Владимир Успенский - Тайный советник вождя

23 декабря суд огласил решение: смертная казнь. После закрытия заседания Иван Степанович Конев вручил генералу Батицкому письменное распоряжение привести приговор в исполнение. Расстреляли Берию в тот же вечер, в 19 часов 50 минут, в том бункере-бомбоубежище, куда привозил меня прокурор Руденко. Стрелял Павел Федорович Батицкий, "правая рука" Москаленко, приверженец Хрущева и, естественно, в скором будущем маршал. Выпустил, насколько я знаю, несколько пуль из трофейного парабеллума.

Сразу после казни присутствовавшие при этом прокурор Руденко и генерал Москаленко вместе с Батицким от руки написали акт о том, что решение суда исполнено, и скрепили документ тремя подписями — повязали себя, как и Конев, кровавыми узами с Никитой Сергеевичем Хрущевым. Настолько прочными, что все четверо не могли не поддержать Хрущева, когда тот решился на то, на что не пошел даже Сталин: отстранил независимого и непредсказуемого маршала Жукова от воинской службы, изолировал от окружающих, учинив для него фактически домашний арест. Сиди, мол, на даче и огород разводи.

А с Берией наши умники поступили так. Труп его сожгли в крематории, а пепел развеяли, чтобы не осталось никаких следов от злодея, чтобы не было могилы, привлекавшей сторонников и последователей Лаврентия Павловича или, наоборот, его ненавистников — для глумления. Нет официального документа, нет места захоронения. Перестарались исполнители, создав еще одну тайну-загадку, питательную среду для предположений и домыслов. Поползли различные слухи. Начиная с того, что Лаврентий Павлович убит был без суда и следствия прямо в день ареста (такой страх он внушал), и кончая тем, что Берия не был расстрелян, его тайно вывезли в Аргентину, где он продолжает здравствовать. А я задался вопросом: почему именно туда, а не в Мексику или, скажем, в Бразилию? Потому, вероятно, что об Аргентине знают у нас слишком мало: какая-то далекая страна, покрытая дикими джунглями, в которых укрываются диктаторы и вообще высокопоставленные преступники: Гитлер, Борман, Берия и еще черт знает кто. В какой-то отстойник для международной нечисти превратила молва самое обычное и ни в чем не повинное государство.

Дворцовые перевороты всегда оплачиваются кровью: большой ли, малой ли, но обязательно. Тот, кому суждено победить, ликвидирует своих противников, а зачастую и наиболее активных соратников, вместе с которыми шел к успеху, но которые отныне либо превращались в его конкурентов, либо знали о победителе слишком много такого, что не соответствовало светлому образу нового господаря.

Хрущевский переворот, свершенный летом 1953 года, имел одну весьма существенную особенность. У Никиты Сергеевича не имелось непримиримых врагов, ему потребовалось лишь спихнуть с капитанского мостика и утопить несколько старых приятелей, соперничавших с ним в стремлении взять всю власть в свои руки. Хитроватый мужичок, выбрав удачный момент, первым пошел на риск и выиграл короткий, но очень опасный бой, устранив не противников, а своих же товарищей, сотрудников, даже некоторых собственных выдвиженцев. Не потому, что они намеревались сопротивляться воцарению Хрущева, — нет, они продолжали бы работать при нем, как работали прежде, но в принципе представляли потенциальную угрозу тем замыслам, тем планам, которые вынашивал Никита Сергеевич. Они связывали его старыми путами, ограничивали его маневр, рано или поздно могли причинить большой вред.

Принимая на себя высшую партийную и государственную власть, Хрущев становился преемником, наследником не только великих достижений сталинской эпохи, но и всех темных ее сторон, всех утрат, которые понесены были первопроходцами социализма на неизведанном ухабистом пути. На первое Хрущев был, конечно, согласен, но как быть с утратами? Тем более что не со стороны явился, сам долгое время правил второй по величине республикой Союза, сам наломал немало дров, перегибал палку, демонстрируя Сталину такое усердие, которое даже Иосиф Виссарионович считал порой чрезмерным, одергивал слишком уж старательного эпигона. Не потускнела еще тень собственных грехов Никиты Сергеевича.

Понимал Хрущев, что твердо и ровно вести огромную, многообразную страну к намеченной цели, как это делал Сталин, он просто не способен. Силенки не те. И ум маловат, и характер мелковат: Федот, да не тот. И вообще, зачем ему тащить хоть и великолепный, но тяжелый крест передовой державы мира, устремленной в будущее? В своем дворе управиться бы. На это, считал Никита Сергеевич, его хватит. Отсюда вывод: спишем все грехи на Сталина, свалим на него все ошибки и жертвы, отряхнем старый прах не только с ног, но и со всего мундира. А очистившись, продолжим историю с новой страницы. Не с красной, а этак с розоватой, спрыснутой либеральным одеколоном.

Ко всему прочему, Никите Сергеевичу с его мелкотравчатой натурой, как и многим подобным ему обывателям, доставляло удовольствие хоть разок самоутвердиться, показать себя, отважно харкнув в то прошлое, которое породило и выпестовало его, воспитывая и пряником, и кнутом. Ну, за пряники, может, и спасибо, а за кнут вот вам — смачный плевок в спину. Персонально от Хрущева — за те взбучки, которые получал от Сталина, за уязвленное самолюбие, за отцовскую тоску по расстрелянному сыну-предателю. Вознамерился поплясать на костях мертвого вождя, поглумиться над ним, втихаря готовя к очередному съезду партии доклад о разоблачении культа личности. Однако в том хоре, который создал и которым руководил Иосиф Виссарионович, сам Хрущев тоже был не только заметным солистом, но и одним из главных помощников дирижера. Конечно, деятельность руководящей элиты документально оформлялась и отражалась почти безупречно. Официально безгрешность. Это была лишь вершина айсберга, наибольшая и самая темная его часть находилась под водой, отраженная только в секретных документах, запечатленная в памяти сведущих людей из МВД — МГБ.

Ну, компрометирующие документы можно собрать, бросить в огонь. Этим займется надежный генерал Иван Серов, возглавлявший госбезопасность на Украине, а теперь вызванный в Москву. А вот из памяти тех, кто по долгу службы знал нижнюю часть айсберга, темные пятна не сотрешь, не вытравишь. Разве что вместе с самой памятью, то есть с ликвидацией ее носителей. И вот после переворота, после смерти Берии, полетели головы многих работников под предлогом того, что они сотрудничали с Лаврентием Павловичем. Не имело значения, как человек относился к Берии, важна была формальная зацепка для того, чтобы устранить знающих свидетелей. Расстреляли сторонников Лаврентия Павловича, таких, как Кобулов, Мешик, Меркулов. Однако подобная же участь постигла противника Берии — Абакумова, помощника, но отнюдь не рьяного сторонника, Гоглидзе и многих других ветеранов особых органов. Отличного разведчика Судоплатова упрятали в одиночную камеру на пятнадцать лег. Да разве только его! Хрущев безжалостно убирал всех, кто представлял хоть какую-то опасность новому вождю, — прямо как Иосиф Виссарионович в свое время. В этом отношении ученик оказался вполне достойным своего учителя и даже пошел дальше. Ведь Сталин не завещал перед смертью: "Сваливай все на меня, а делай — как я". Хрущев сообразил сам.