Дмитрий Гусев - Популярная философия

Вспомним утверждение последнего о том, что мир неизбежно скрыт от нас и поэтому знание возможно не о нем, а о собственных состояниях (ощущениях, чувствах, мыслях и т. п.) или что предметом философии может быть вполне доступная нам субъективная (внутренняя, психическая, духовная) реальность, но ни в коем случае – не объективная (внешняя). Таким образом полагал и Кант: откуда нам знать каков мир, если мы имеем дело не с ним, а с его отражением в нашем сознании, в силу чего последнее может и должно быть главным объектом философского внимания.

То, что существует само по себе, он назвал ноуменом или «вещью в себе», которая непознаваема, то же, что видим мы, то, как реально существующее представляется нам, он обозначил феноменом или « вещью для нас ». Главный вопрос заключается в том, насколько соответствует первое второму, или в какой мере феномены могут предоставить нам информацию о ноуменах. Вслед за Юмом Кант утверждал: данные две области жестко разграничены, видимое нами – совсем не то самое, что действительно есть. В нашем уме содержатся некие врожденные или априорные (доопытные) формы сознания, под которые мы как бы подгоняем окружающий мир, втискиваем его в них и он существует в нашем представлении совсем не в том виде, каков он на самом деле, а в том, каким он только и может быть в данных априорных формах. Вспомним учение Секста Эмпирика: каждое живое существо устроено неким определенным образом и поэтому оно воспринимает действительность не такой, какая она сама по себе, но всегда видит только то, что может и должно увидеть в силу данного собственного устройства.

У человека, говорит Кант, тоже по особенному устроены органы чувств и разум, и мы воспринимаем окружающий мир именно таким, каким он должен быть по нашим представлениям, то есть не сознание сообразуется с реальными вещами, познавая их, а наоборот, вещи – с формами сознания. Другими словами, мы наделяем мир изначальными, врожденными, доопытными знаниями и постигаем в действительности то, что сами в нее вкладываем. Например, мы считаем, что реально существует время. Но давайте вдумаемся в это понятие – оно существует только в человеческом уме, являясь специфическим термином, которого нет ни у какого другого живого существа. А если бы не было на земле человека, кто тогда говорил бы о времени, поскольку в данном случае данного понятия нигде, никак и никогда не могло быть. Что же тогда такое «время»: реальность или же – наша выдумка, которой мы пытаемся наделить реальность?

Подобное можно сказать и обо всем остальном. Мысленно проведем такую процедуру – устраним человека из мира, представим себе реальность без него. Чем тогда будет мир? Неужели таким же, как и сейчас? Но кто тогда назовет один предмет – деревом, другой – животным, а третий – рекой, кто тогда скажет, что гора выше, чем растение, что весенняя листва зеленая, что птицы летают и т. п.? Нет существа, которое могло бы произнести все эти понятия и увидеть действительность через их призму. Мы просто слишком привыкли к своему представлению о мире, что считаем его миром, наше субъективное восприятие реальности настолько прочно к ней приклеилось, что мы уже давно не замечаем, что реальность совсем не такова, какой мы ее мним.

Вспомним всем хорошо знакомую с детства операцию: какое–либо простое слово (например, «кастрюля») надо повторить 30–50 раз, при этом постоянно вдумываясь в его значение. Через несколько десятков повторений данное слово потеряет для нас смысл, превратится в абсурдный набор звуков, и мы с удивлением спросим себя, почему данная вещь называется именно таким «странным» термином, а не другим. Мы привыкли к тому, что один предмет называется «кошкой», другой – «планетой», а третий – «цветком» и совершенно не задумываемся о связи названия с самим предметом, никогда не спрашиваем себя, почему дерево – это «дерево». Точно так же мы не задумываемся о связи наших представлений о мире с миром (хотя в действительности связь отсутствует) и не спрашиваем себя, такая ли в реальности действительность, какой мы ее видим (нисколько не подозревая, что она совершенно иная).

Но если нам ничего неизвестно о мире, как в нем ориентироваться и жить. Здесь Кант, подобно Юму, говорит, что нет ничего страшного в нашем незнании о реальности, в теоретическом неведении, достаточно того, что практически мы вполне можем жить в непонятном мире и достаточно неплохо в нем ориентируемся. Надо только выяснить, существует ли (или может ли существовать) что–либо общее и безусловное для всех людей, некое представление или убеждение, или знание, в котором бы никто вообще не мог сомневаться.

Подобным принципом является врожденная идея добра, которая неизменно представлена в сознании любого нормального (не больного психически) человека. Каждый из нас прекрасно знает, что хорошо, что плохо, что делать можно и чего нельзя, и считает добро, как и зло, чем–то реально существующим, а не просто человеческой выдумкой.

Предположим, что вам предложили убить человека, гарантировав отсутствие всякого юридического наказания, и привели убедительные аргументы в пользу того, что добро и зло – это вздор и всего лишь вымысел ума, что в действительности их нет, и поэтому каждый способен делать абсолютно все. Вам доказали, что убить можно , станете ли вы убивать? Конечно, нет. Но почему? Потому что, что–то вас удерживает от этого, вы, несмотря ни на какие аргументы, видите, что этого делать нельзя , что это зло и преступление . Вам не требуется никаких доказательств, так как вы это точно знаете, точнее – не знаете, а верите в это полностью и безусловно. Подобная вера и является врожденной идеей добра, которая прочно встроена в наше сознание, является его неотъемлемой частью и удерживает нас от непозволительных поступков. Если мы искренне считали добро произвольной выдумкой, то творили бы все подряд.

Следовательно, мы однозначно верим в то, что добро существует самостоятельно, в качестве некой реальности. Откуда в нашем уме данная идея? Оттуда же, откуда Солнце в небе, сердце в груди, крылья у птицы. Что следует из нее? Ведь если добро, как мы полагаем, существует на самом деле, значит должен существовать определенный вечный его источник или некий незыблемый гарант, которым может быть только Бог. Другими словами, если мы неизбежно верим в наличие добра в действительности, вследствие этого мы также обязательно верим в Бога, как в непременную причину добра.

Подобное рассуждение является знаменитым кантовским доказательством существования Бога, который чаще всего называют нравственным аргументом. Он будет четвертым по счету после трех, рассмотренных нами в главе о средневековой философии. Кант говорит, что ни доказать, ни опровергнуть неким логическим путем существование Бога невозможно. Поэтому его мысль только условно можно назвать аргументом, ведь в ней Бог выводится из нравственности. Захочется ли нам, спрашивает немецкий философ, жить в мире, устроенным по законам зла, где торжествуют злодеи и страдают невинные, где процветает только ложь и подлость, насилие и жестокость, где преступление почитается добродетелью и возможна одна несправедливость, где творятся самые жуткие и немыслимые вещи? Конечно, не захочется.