Славой Жижек - О насилии

Что это: заговор с целью свергнуть не только правительство, но всю демократическую систему? Если да, то кто за ним стоит и как им удалось подбить сотни тысяч людей заниматься подрывной деятельностью и остаться при этом незамеченными? Когда обычных граждан спрашивали, как они голосовали, звучал простой ответ, что это их личное дело, да и вообще, разве нельзя оставить бланк незаполненным? Правительство, не понимая, как отвечать на этот кроткий протест, и не сомневаясь в существовании некоего антидемократического заговора, тут же объявляет движение «чистейшей воды терроризмом» и вводит чрезвычайное положение, что позволяет приостановить действие всех гарантий конституции.

Наугад арестовывают пятьсот граждан; они исчезают в тайных следственных пунктах, и то, что с ними происходит, засекречено на высшем уровне. Членам их семей, совсем по-оруэлловски, советуют не беспокоиться из-за отсутствия сведений о близких: «в молчании — залог их личной безопасности». Когда эти шаги не дают никакого результата, правое крыло правительства предпринимает серию все более радикальных мер: объявляет в городе осадное положение, перебирает варианты разжигания беспорядка (для того чтобы вывести из столицы полицию и правительство), полностью блокирует город для въезда-выезда и, наконец, фабрикует собственного главаря террористов. Во всех этих обстоятельствах город продолжает функционировать практически нормально, люди парируют все выпады правительства в невероятной сплоченности, на достойном Ганди уровне ненасильственного сопротивления.

В замечательно точной рецензии на этот роман 4 Майкл Вуд указал на брехтовскую параллель:

«В знаменитом стихотворении, написанном в Восточной Германии в 1953 году, Брехт цитирует слова своего современника — тот говорит, что народ потерял доверие правительства. Чего же легче, лукаво спрашивает Брехт: надо распустить народ — пусть правительство выберет другой 5 . Роман Сарамаго — притча о том, что происходит, когда нельзя распустить ни правительство, ни народ».

Сама параллель вполне правомерна, но заключительный вывод, кажется, неточен: тревожное послание романа заключается не столько в том, что распустить народ и правительство невозможно, сколько в том, чтобы указать на принудительную природу демократических ритуалов свободы. Ведь, в сущности, воздерживаясь от голосования, народ и распускает правительство — не только в узком смысле (свергает правительство, находящееся у власти), но и в более радикальном. Почему правительство впадает в такую панику от этого шага избирателей? Оно уже не может не замечать, что само оно существует и отправляет свои полномочия лишь постольку, поскольку граждане приемлют его в таком качестве — приемлют даже путем отрицания. Воздержание избирателей заходит дальше, чем внутриполитическое отрицание, чем вотум недоверия — оно отрицает сам принятый уклад.

В терминах психоанализа воздержание избирателей — своего рода психотическое Verwerfung (отвержение, отторжение), действие более радикальное, чем подавление (Verdràngung). По Фрейду, то, что подавлено, принимается умом субъекта в том случае, если оно поименовано, и в то же время отрицается, поскольку субъект отказывается его признавать, отказывается узнавать в нем себя. Напротив, отвержение tout court [25]выталкивает понятие из области символического. Очерчивая контуры такого радикального отвержения, соблазнительно прибегнуть к провокационному тезису Бадью:

«Лучше не делать ничего, чем участвовать в изобретении формальных способов делать видимым то, что Власть уже признает как существующее» 6.

Лучше не делать ничего, чем участвовать в конкретных действиях, основная функция которых — помочь системе действовать мягче (скажем, расчищать пространство для множества новых субъективностей). Угроза наших дней — не пассивность, но псевдоактивность, требование «быть активным», «участвовать», прикрывать Ничтожество происходящего. Люди постоянно во что-то вмешиваются, «что-то делают», ученые принимают участие в бессмысленных дебатах и т. д. По-настоящему сложно отступить назад, отстраниться. Власть часто предпочитает диалог, участие, даже «критическое», молчанию — ей бы только вовлечь нас в «диалог», удостовериться, что наше зловещее молчание нарушено. И потому воздержание граждан от голосования есть подлинно политическое действие: оно властно ставит нас лицом к лицу с бессодержательностью современных демократий.

Если под насилием понимать радикальный переворот базовых социальных отношений, то, как бы безумно и безвкусно это ни прозвучало, проблема исторических чудовищ, погубивших миллионы жизней, была в том, что им не хватало насилия. Подчас не делать ничего и есть высшее проявление насилия.

Введение. Окровавленная одежда тирана *

(1) Maximilien Robespierre. Virtue and Terror. — London: Verso Books, 2007. — P. 47.

(2) Последнюю книгу Примо Леви о химических элементах (Primo Levi. The Periodic Table. — New York: Schocken, 1995) следует читать на фоне этой сложности — фундаментальной невозможности — выражения в полной мере своего состояния, изложения своей жизненной истории в виде последовательного рассказа: этому мешала травма холокоста. Поэтому для него единственный способ, позволяющий избежать краха его символического мира, заключался в том, чтобы найти опору в некоем внесимволическом Реальном, Реальном классификации химических элементов (и, конечно, в его версии этих элементов классификация служила лишь пустой рамкой: каждый элемент объяснялся через его символические связи).

(3) «Писать поэзию после Освенцима — варварство» (Theodor Adorno. Cultural Criticism and Society. The Holocaust. Theoretical Readings, ed. By Neil Levi and Michael Rothberg. — New Brunswick: Rutgers University Press, 2003. — P. 281).

(4) Alain Badiou. Drawing. Lacanian ink 28. — P. 45.

(5) См.: Жан-Поль Сартр. Экзистенциализм — это гуманизм. Сумерки богов. — М.: Политиздат, 1989. — С. 319–344.

Глава 1. Adagio Ma Non Trqppo E Molto Espressivo: SOS! Насилие! *

(1) Lesley Chamberlain. The Philosophy Steamer. — London: Atlantic Books, 2006. — P. 23–24. Дабы избежать недопонимания, сразу скажу, что я нахожу это решение выслать антибольшевистских интеллектуалов полностью оправданным.

(2) Chamberlain. Op. tit — P. 22.

(3) Когда палестинцы отвечают на требования Израиля о прекращении террористических нападений, говоря: «А как насчет вашей оккупации Западного берега?», разве Израиль не отвечает на это чем-то вроде: «Не меняй тему!»?

(4) См.: Etienne Balibar. La violence: idéalité et cruauté. La crainte des masses. — Paris: Editions Galilee, 1997.

(5) И в этом также заключается ограниченность «комиссий по этике», расплодившихся повсеместно для противодействия опасностям безудержного научно-технического развития: со всеми своими благими намерениями, нравственными соображениями и прочим они оставляют без внимания более глубокое «системное» насилие.