Бруно Беттельгейм - Просвещенное сердце

23. Исключением в нем может быть реформатор или святой, призванный спасти его.

24. «Индивидуальное и массовое поведение в экстремальной ситуации» / Журнал аномальной и социальной психологии, 38, 1943, с. 417–452.

25. Первые рапорты о жизни в концлагерях были: «Записки о содержании заключенных в нацистских лагерях в Германии, Лондон, 1939; материалы Нюрнбергского процесса — «Нацистский заговор и агрессия», Вашингтон, 1946.

26. В 1942 году, спустя 3 года после моего освобождения, установилась политика массового уничтожения и все лагеря были поделены на три группы. Первая группа — рабочие лагеря, в которых рабочие работали до изнемождения, но имели некоторую свободу в устроении своей жизни. Вторая группа — похожа на лагеря в которых я содержался — Дахау и Бухенвальд. Третья группа — лагеря смерти, где речь шла только об эффективном уничтожении заключенных.

27. К концу войны, когда увеличилась дезорганизация, многим привилегированным заключенным удавалось прятать свои дневники. После освобождения союзниками их удалось вынести. Мне попались два таких дневника: Одд Нансен, «Изо дня вдень», Нью-Йорк, 1949 и Эдгар Капфер, «Последние дни Дахау» (микрофильм рукописи в Чикагском университете).

28. Одним из них был Альфред Фишер. Другой — Эрнст Федерн, эмигрировавший в США и издавший статью «Террор как система: концентрационный лагерь» / Дополнения к Психиатрическому ежеквартальнику, 22, 1948, с. 52–86.

29. Во время моего заключения были следующие категории заключенных: политические — социал-демократы, коммунисты, монархисты (аристократы); асоциальные — «отказники» от работы; еврейские политические; бывшие бойцы французского Иностранного легиона, Свидетели Иеговы и другие «узники совести»; профессиональные уголовники, еврейские саботажники; последователи Рэма; извращенцы и осквернители расы; а также заключенные ради конфискации имущества или ради мести.

30. К тому времени я уже освободился. Рассказ основывается на свидетельстве Эрнста Федерна, Бенедикта Каутски и Евгения Когона.

31. Вот одна история из лагерной жизни на тему о «последней черте». Однажды эсэсовец, надзиравший за командой заключенных-евреев, обратил внимание на двоих, которые, по его мнению, «сачковали» Он приказал им лечь в канаву, вызвал заключенного из работавшей неподалеку команды поляков и приказал ему закопать провинившихся живьем. Стшаска (так звали поляка), окаменев от ужаса, отказался подчиниться. Эсэсовец принялся его избивать, но Стшаска упорно отказывался. Тогда в бешенстве эсэсовец приказал им поменяться местами. Теперь те двое получили приказ закопать поляка. В смертельном страхе, надеясь избежать своей участи, они стали бросать землю на своего товарища. Когда голова Стшаски уже была еле видна, эсэсовец приказал им остановиться и выкопать его обратно. Евреям снова было приказано лечь в канаву, и на этот раз Стшаска подчинился, — возможно, из-за того, что они согласились его закопать, а, может быть, надеясь, что их тоже пощадят в последнюю минуту. Но на этот раз помилования не последовало, и эсэсовец притоптал сапогами землю над головами жертв. Когда пять минут спустя он приказал их отрыть, один уже был мертв, а другой умирал, и обоих отправили в крематорий.

32. Иногда в этих слухах была доля истины. По случаю 50-летия Гитлера было выпущено на свободу около 10 % заключенных Бухенвальда

33. Рэм — ярый приверженец нацистской системы, имевший собственное представление о том, как ее воплотить в жизнь, и уничтоженный именно в соответствии с основным принципом этой системы, запрещающим иметь собственную волю 9. Среди директоров клиник и руководителей отделений, сознательно участвовавших в экспериментах, были профессора Зауэрбрух из Мюнхенского университета и Эппингер из Венского университета, воспитавшие до прихода Гитлера целое поколение врачей. Среди них был и доктор Гебхард, президент германского общества Красного Креста.

34. Теперь становится ясно, почему в 1934 году Рэм и его ближайшие друзья были уничтожены, его сторонники запуганы, а нацистские деятели высокого ранга, включая офицеров СС, до последних дней войны отправлялись в концентрационные лагеря. Вина Рэма была не в противодействии системе, а в его желании реализовать ее принципы быстрее, чем того хотел фюрер. Рэм должен был умереть за попытку осуществить свои собственные представления в системе, главная задача которой — вообще уничтожить личные устремления.

Совершенно очевидна аналогия между судьбой Рэма и судьбами многих выдающихся деятелей коммунистической России. Так называемые московские процессы также ставили целью уничтожение людей, которые, полностью придерживаясь философии системы, сохранили индивидуальную свободу мнений и действий. Эти процессы происходили уже после возникновения немецких концентрационных лагерей.

Русская система исправительно-трудовых лагерей развивалась не столь стремительно, как немецкая, ибо террор был не главной задачей Советской власти, а лишь побочным эффектом ее системы рабского труда.