Сьюзен Янг - Девочки с острыми шипами [litres]

Входная дверь открывается снова, и из нее быстрым шагом выходит Антон, немного уставший и от этого еще более симпатичный. Он останавливается рядом с директором и поворачивается к нему, чтобы что-то по секрету сказать, пока они ждут, чтобы мы вышли из автобуса.

Леннон Роуз облегченно выдыхает, а Сидни улыбается мне.

Появление Антона ободряет – как обещание, что все будет в порядке. Несмотря на то что именно он назначает нам терапию контроля побуждений, мы обычно с нетерпением ждем встречи с ним. Он чудесно умеет слушать. И он прекрасный психоаналитик. Он старше нас – как и другие мужчины в академии. У него светло-русые волосы и седые виски. Даже его борода уже поседела. Он шутит: это из-за того, что ему приходится волноваться о таком количестве девушек.

– Филомена, – окликает меня смотритель Бозе со своего переднего сиденья.

Я испуганно подпрыгиваю на месте.

– Да?

Он встает, жуя свою жвачку. Хватает Валентину за руку и вытаскивает ее с сиденья. Она не поднимает глаз, и, кажется, непокорность покинула ее.

– Зайди с другого входа и отправляйся к доктору Грогеру, – велит мне смотритель. – Попроси его залатать тебя.

Я киваю, и меня снова охватывает стыд за свое поведение. Боль по-прежнему пронзает колено.

Смотритель выводит Валентину из автобуса, и Антон торопливо спускается по лестнице, чтобы встретить их. Он бросает на смотрителя острый взгляд, а затем мягко берет Валентину за локоть и уводит ее в здание.

– Хочешь, я схожу с тобой? – спрашивает меня Сидни, когда мы поднимаемся на ноги.

Следом за остальными ученицами мы выбираемся из автобуса. Я говорю Сидни, что справлюсь сама, но благодарю ее за участие. Она посылает мне воздушный поцелуй и присоединяется к другим на ступеньках школы.

Входя в здание, ученицы проходят мимо мистера Петрова. Он здоровается с каждой из них и улыбается, обнажая пожелтевшие зубы. Он оценивающе осматривает, его взгляд скользит по их форме, волосам, коже. Его жена согласно кивает, переводя взгляд с одной девушки на другую.

Я заворачиваю за угол и поднимаюсь по задней лестнице, которая ведет ко входу в кухню. В этом помещении всегда шумно – работает посудомоечная машина, гудит холодильник. На плите в огромной серебристой кастрюле булькает кипящая вода, а мисс Декатюр, наша повариха, нарезает морковку за кухонным столом, постукивая ножом по деревянной доске.

Мисс Декатюр появляется здесь только с понедельника по пятницу. Она немного старше моих родителей и укладывает свои светлые волосы в тугой узел. Все ее общение со мной сводилось к обсуждению кухонных рецептов. На выходных ученицы берут на себя готовку. Ведение домашнего хозяйства входит в число важнейших дисциплин, которые мы изучаем в академии, ведь мы должны уметь правильно организовывать домашние дела. Готовка, уборка, прием гостей, украшение помещения – мы стараемся идеально справляться со всем. И, честно говоря, мы готовим лучше, чем мисс Декатюр. Я определенно предпочитаю еду, которую делают ученицы. Мы, по крайней мере, пытаемся добавить хоть немного соли, если представляется возможность.

Мисс Декатюр поднимает на меня взгляд, и я улыбаюсь. Но она не отвечает мне улыбкой, а лишь берет лежащий рядом с доской пучок сельдерея и принимается его нарезать. Я пробираюсь через кухню, с трудом удерживаясь от желания прихватить по дороге кусок морковки.

От кухни начинается узкий коридор, проходя через который я всегда испытываю приступ клаустрофобии. Стены покрыты тонким слоем штукатурки, а пол – из грязного бетона. В отличие от остальной части здания, этому коридору почти не пытались придать более приятный вид. К счастью, завернув за угол, я попадаю в общий зал.

Это одно из самых уютных помещений во всей академии, но ученицам редко дозволяется входить сюда. Обычно оно используется для встреч с родителями, дней открытых дверей, визитов потенциальных спонсоров или инвесторов. Зал отделан изящными панелями из темного дерева и изысканными обоями с цветочным узором. Здесь есть несколько столов и основательного вида стулья с толстыми спинками, красный диван с приставными столиками по обеим сторонам и шкаф для посуды.

Для учениц есть спальни и несколько общих комнат в разных частях здания, но они обставлены не так хорошо – не так красиво. Однажды Леннон Роуз спросила нашу преподавательницу швейного дела, почему у нас нет места для отдыха, а та ответила, что отдых – это проявление лени. А девушки всегда должны быть в наилучшей форме.

Я прохожу через приемный покой, делаю еще один поворот и выхожу к задней лестнице, которая ведет к кабинету врача. Колено болит, но кровь засохла и теперь стягивает кожу. Дойдя до площадки второго этажа – коридор расширяется, потому что отсюда можно попасть в кабинеты еще нескольких учителей, – я останавливаюсь у кабинета врача, чувствуя, как напряглись мои плечи, и стучу в затянутое матовым стеклом окошко в двери.

– Входите, – добродушно откликается врач.

Я открываю дверь. Доктор Грогер сидит за столом, перед ним лежит несколько раскрытых папок. Белоснежные пряди прикрывают его уши, а макушка лысая и гладкая. Очки у него постоянно сползают на нос, и в тот момент, когда я вхожу, он как раз поправляет их.

– Ах… Филомена, – говорит он, но тут же замечает мое окровавленное колено.

Он быстро встает из-за стола, берет меня за руку и ведет меня к смотровому столу, застеленному клеенкой, усаживая на него. Затем доктор Грогер подкатывает поближе свой стул на колесиках и металлический передвижной столик. Усевшись передом мной, он поправляет очки.

– Что же ты натворила, моя дорогая? – спрашивает он добродушно, смачивая марлевую салфетку, чтобы очистить рану.

Я морщусь, ощутив укол боли, и доктор Грогер сочувственно выпячивает губы.

– Давай примем меры, – продолжает он, – мы же не хотим, чтобы остался шрам.

Доктор постоянно предупреждает нас насчет шрамов, напоминает, как сложно их устранить и как уродливо они выглядят.

У меня нет никаких шрамов. Ни одного. У Сидни есть маленький шрам в форме полумесяца на руке – в прошлом году она напоролась на кусок старой колючей проволоки, когда полола сорняки около ограды. Врач попытался починить все повреждения, но ему это не удалось. Хотя он уверял ее, что все не так плохо, Сидни по-прежнему немного стесняется. Я сказала ей, что, по моему мнению, шрам выглядит мило. Впрочем, он же не у меня. Может, о собственном шраме я бы не стала так говорить.

Покончив с обработкой ссадины, доктор внимательно рассматривает ее и измеряет с помощью металлического инструмента. Он записывает что-то в блокнот, а затем открывает металлическую коробку, стоящую на передвижном столике.