Павел Багряк - «Фирма приключений»

— А затем… Но только это гипотеза! Все произошло на глазах у прессы и телевидения, не так ли? И всем зажали рот, не так ли? А как еще недавно называли нашу прессу и телевидение — шестой «великой державой», не правда ли? Ну вот, они и показали всем журналистам, что с «величием» прессы покончено. Мог ли быть более наглядный и предметный урок? Дошло, надо полагать, до каждого… Жорж, мы уходим!

По пути к дантисту Фред Честер ясно представил себе, как он сидит в стоматологическом кресле, которое с детства вызывало у него, как, впрочем, и у любого нормального человека, первобытные чувства. И тихая паника завладела им, вытеснив все остальное.

— Зачем ты меня тащишь? — скулил Честер. — Посмотри, какие у меня прекрасные зубы!

— Зубы — всего лишь повод для знакомства, — в стиле незабвенного учителя Альфреда-дав-Купера философски заметил Гард. — Подумаешь, вырвут один-два зуба, зато какого замечательного человека узнаешь!

Человек и в самом деле оказался неординарным.

У дантиста Фердинанда О'Виккинга, как представил его Честеру Дэвид Гард, был прежде всего весьма оригинальный вид. Одет он был не в белый халат, как положено врачу, а в обычный костюм, причем щегольского покроя с некоторым уклоном в спортивный. На голове у доктора тоже была не белая шапочка, а бархатный берет, хотя, строго говоря, ему было бы больше к лицу сомбреро, если принять во внимание его тонкие мексиканские усики над верхней губой, массивный нос, квадратный подбородок ковбоя и большие синие глаза, излучающие ум и иронию. Работал он чисто и быстро, манипулируя инструментами с таким искусством, что его, право, можно было показывать иностранцам, как показывают, например, регулировщика на площади Согласия, артистически владеющего полицейским жезлом и известного всей стране. Честер сидел в кресле с вытаращенными глазами, раскрытым ртом, запрокинутой головой, словом, являл собой обычную в этой ситуации пародию на «человека разумного». Улучив момент, он все же пискнул:

— Сэр, надеюсь, я сохраню свои зубы в целости и сохранности?

— В сохранности — да, в целости — сомневаюсь, — странно ответил дантист.

— Как это понять?

— Один наверняка вскоре придется удалять… Между прочим, все зубы, которые я удаляю, я храню. У меня, с вашего позволения, музей. Музей зубов. Удивительная коллекция! Не угодно ли взглянуть? Так сказать, попробовать на зуб? Ха-ха-ха!

— Увольте, сэр! Откровенно признаться, я в детстве вел дневник, как, вероятно, все пишущие люди, и недавно, наткнувшись на него, обнаружил такую, представьте, запись: «У меня заболел зуб, и я пошел к врачу его вырывать. И вдруг зуб говорит мне по дороге…»

— Зуб? Говорит?! Весьма остроумно. Ну, так что ом вам говорит?

— Он и говорит: «Ты меня не вырывай, а непременно вылечи, потому что после твоей смерти от тебя останусь только я!»

— Ха-ха-ха! Превосходно, господин Честер!.. Ваш зуб станет украшением моей коллекции!

— Только после моей смерти! Долго еще?

— Все, я кончаю, еще минуточку… А насчет зуба не беспокойтесь, такой умный зуб я как-нибудь вылечу.

— Уф! Я вам искренне признателен… Дэвид, я как-то должен?..

— Глупости, ни в коем случае! У нас совсем иные отношения. Позвольте откланяться, сэр, я благодарю вас за помощь, оказанную моему другу. Что касается наших с вами забот, то ждите моего звонка и ни о чем дурном не думайте. До встречи.

— До встречи, господин Гард. Всего доброго, господин Честер.

— Ну, как тебе сэр Фердинанд? — осведомился Гард уже в машине.

— Вполне квалифицированный дантист и, кажется, достойный джентльмен. Однако я хотел бы знать, зачем ты все же привел меня к нему? Мои зубы действительно были «поводом для знакомства» — да?

— Ты прав, Фред. Но попробуй угадать.

— Кто же он? Ты так хитро улыбаешься, что можно подумать, твой дантист по меньшей мере Папа Римский!

— Скажу, скажу. Только без лишних эмоций, Фред, потому что я за рулем, и мы можем во что-нибудь врезаться. Договорились?

— Не тяни, Дэвид!

— Это… Фредерик Грель! Не понял? Клиент Рольфа Бейли! Последний, оставшийся в живых!

— Гангстер?! Не может быть!

— Да. Он. Я все же нашел его, а теперь берегу, как очень нравственная девица может беречь свою невинность, если до свадьбы остается три дня! Он — мое единственное пока и реальное доказательство!

— Что же ты задумал?

— Ничего нового. Продолжаю борьбу.

— Но ведь надо еще уговорить этого Фердинанда… то есть Фредерика! Или ты уже уговорил его?

— Для успешной борьбы, Фред, мне нужно перо! Что ты на это скажешь? Я могу на тебя рассчитывать?

— Опыт показывает, к сожалению, что не очень.

— Благодарю за откровенность… Но хоть молчать ты будешь?

— Дэвид!

— Что — Дэвид? В этом мире все продается и покупается, Фред, все молчащее говорит, а все говорящее способно умолкнуть. Ты не лучше других. Подожди… Что там кричит газетчик на перекрестке?

Гард притормозил машину, и к ней тотчас устремился газетчик-араб, одетый в оранжевый, как у дорожника, жилет.

— Сенсационное убийство Христофора Гауснера! Глава мафии прикончен лазером! Катастрофа при перевозке диоксина…

Гард выхватил газету.

— Дорон? — шепотом спросил Честер.

— Судя по почерку — он!

Некоторое время они ехали в задумчивом молчании. Со страницы упавшей на колени газеты на них безмолвно смотрело такое знакомое, такое памятное лицо Христофора Гауснера, просто старого человека, просто дядюшки, каким его знала Дина Ланн.

— Ныне и присно, и во веки веков… — скомкав газету, тихо проговорил Честер.

— Не передумал? — резко спросил Гард.

— Ах, Дэвид! Ради чего все? И Дорон умрет, и его место займет другой генерал, и все будет крутиться по-прежнему, пока стоит этот мир…

— Но каждый должен возделывать свой сад, как сказал один старый мудрый философ.

— Вот и я его буду возделывать… У меня сын. Сын, понимаешь?! Кстати, знаешь, как я его назвал?

— Как?

— Дэв. Двойным именем: Марк-Дэвид. Марк — отец Линды…

— Счастья ему… Мне проще, у меня нет сына. Ну, вот уже и твой дом, твоя Линда, твоя семья…

— Прощай, Дэв. И спасибо!

— Прощай, Фред. Береги сына.

«Мерседес» медленно тронулся с места, кровавый свет задних огней машины еще долго стоял перед глазами Честера. Под конец он расплылся.

«Я плачу?» — спросил себя Честер. Заморосил дождь. Фред поднял воротник, постоял немного, затем тихо вошел в светлый и теплый подъезд своего дома.