Стивен Эриксон - Падение Света

«Любимый, почему ты делаешь это со мной? Зачем ты здесь? Чем я тебя так обидел, чем заслужил?»

Он потерял из вида Куллиса, но отчаянно мечтал увидеть его лицо, другое, нежели все эти, его окружившие. Вообразил, как крепко его обнимает, пряча лицо в укрытии плеч и шеи и рыдает, как дано лишь старикам.

Не наделена ли любовь силой потрясать? Как и смерть? Не проникает ли она прежде всего в глаза? Ее содрогания ослабляют самых храбрых — ее дрожащее эхо никогда не покидает душу смертного. Он обманул себя. Тут нет музыки, ни песни, ни хора тоски и сожалений. Это лишь хаос и лик любимого, что никогда, никогда не уйдет прочь.

Он убивал любимого без остановки. Снова и снова, и снова.

Когда между двумя центрами оставалась прогалина в несколько конских скачков, Серап увидела, что вражеские конники отклоняют копья под определенным углом; только сейчас она заметила, что половина хранителей передовой шеренги уперла копья слева от седла. Та половина шеренги, что была, на ее взгляд, справа.

Когда силы столкнулись, передовые шеренги чуть развернулись в стороны, одним лихорадочным движением, грохот и стук возвестил столкновение копий с пиками легионеров; хранители отводили пики в стороны, словно разметывая стебли тростника.

И сразу за ними вторая линия столь же одновременно ударила по беззащитному строю Легиона, сперва в середине, и волны пошли по всему строю.

Севегг крикнула от изумления. Точность маневра была потрясающей, эффект — ужасающим.

Центр Легиона подался назад, тела умирающих взлетали в воздух и валились на задние ряды. Пикинеры задевали друг друга, ломая древки или отбрасывая оружие. Тут же заблестели клинки, рубя головы, шеи и плечи.

Стоящие на склоне солдаты пытались отступить вверх, но чаще лишь падали, а враг проникал все глубже. Склон буквально кишел сражающимися.

— Говно из Бездны! — прошипел Хунн Раал, внезапно оживившись. — Призвать пешие фланги! — Он встал в стременах. — Скорее, чтоб вас! — Развернул коня. — Центральный резерв, вниз, скорым шагом! Создать второй строй и держать, ваши жизни на кону!

«И наши». Во рту у Севегг вдруг пересохло, казалось, внутренности съежились, каждый орган пытается отступить, убежать, но лишь попадает в клетку ребер. Она сжала рукоять меча. Кожаная оплетка слишком гладкая — еще не вытерта, не пропиталась потом и клинок, казалось, пытается вырваться.

— Не вынимай, проклятье! — рявкнул кузен. — Если вызовешь панику у моих солдат, я тебя заживо освежую!

Внизу хранители рубили, кололи, прорубались все ближе. Из шести шеренг пикинеров держались две, передовая быстро таяла.

И тут солдаты зашевелились вдоль гребня по сторонам Севегг и Хунна Раала, смыкаясь и равняя пики.

— Теперь мы их сметем вниз, — заявил Раал. — Но, чтоб меня, это было отлично разыграно.

— Он не мог вообразить, что предстанет сразу пред тремя когортами, — сказала Севегг, голос прозвучал в собственных ушах жалким писком, по телу разливалось облегчение.

— Я мог бы привести еще две.

«Опустошив лагерь Урусандера. Но тогда намерения Раала стали бы ясны всем».

— Ага, гляди на левый фланг! Наша кавалерия пробилась!

Она глянула, и облегчение уступило место возбуждению. — Прошу, кузен, позволь мне идти с ними!

— Иди же. Нет, погоди. Собери свой отряд, Севегг. Омывай клинки как хочешь, но лишь с краю — хочу, чтобы ты нашла Илгаста Ренда. Он не сбежит. Охоться за ним, если понадобится. Он предстанет предо мной в цепях, поняла?

— То есть живым?

— Живым. Ну, иди развлекайся.

«Слишком я ловка, чтобы звать меня дурой, кузен. Помню публичные унижения, и когда мы сплетемся в следующий раз, я докажу, что и другая сторона имеет право на удовольствия». Взмахом руки призывая отряд, она поскакала по гребню.

Хеврал дергал ногами, пытаясь выбраться из-под павшей лошади. Тяжесть животного была непобедимой, нога застряла, но он не прекращал усилий. Когда вывернутое колено сдалось неустанному давлению и сломалось, он заорал от боли.

Темнота окатила его; тяжело дыша, капитан сражался за проблески сознания.

«Да, именно. Иду в никуда».

Где-то сзади, он не мог видеть, кавалерия легиона опустошала центр. Капитан не смог ее сдержать и теперь, знал он, битва проиграна.

Вокруг лежали груды тел и конских туш. Кровь и выпущенные кишки покрыли почву блестящим ковром, он тоже был покрыт кровью, москиты тучами зудели над лицом, забивались в углы рта словно тесто; он чуть не давился, глотая и глотая их. Казалось, голодные насекомые разозлены и озадачены свалившимся богатством, но они, хотя покрыли трупы черными одеялами, не могли пить кровь недвижных жертв, уже не подгоняемую насосами сердец.

Хеврал собирал эти наблюдения, сосредотачивался на мелких мыслях, будто остальной мир с его драмами и его жалким отчаянием не стоил внимания. Даже любовник удалился с поля брани, все лица вокруг, и легионеров и хранителей, смерть сделала лицами чужаков. Он не узнавал никого.

Потом раздались голоса, затем мучительный крик; всадник внезапно навис над ним. Солнце стояло высоко, превращая фигуру в силуэт, но он узнал голос. — Старик, какая удача тебя найти.

Хеврал промолчал. Мошки тонули в уголках глаз, осушая слезы. А он-то думал, что следы давно иссякли. Высота солнца его тревожила. Ну разве они не сражались долго?

— Твои хранители сломлены, — сказала Севегг. — Мы режем их. Думали, мы позволим отступить, как будто честь еще жива в наши дни, в наш век. Обладай хоть один из вас умом настоящего солдата, вы не были бы столь наивны.

Моргая, он смотрел в темный овал, в тень, где должно было быть лицо.

— Так и будешь молчать? Как насчет парочки проклятий?

— Освоилась со стыдом, лейтенант?

На это она не нашлась с ответом, только торопливо спешилась и присела рядом. Наконец-то он смог увидеть лицо.

Она тоже с любопытством изучала его. — Мы взяли в плен лорда Ренда. Мой отряд везет его к Хунну Раалу. Отдаю Илгасту должное — он не сбежал; похоже, принял свою участь как справедливую кару за сегодняшнюю неудачу.

— Сегодня, — согласился Хеврал, — весь день отмечен неудачами.

— Ладно, отдам должок и тебе. Надеюсь, ты не ответишь на жалость презрением. Наконец я тебя разглядела. Старик, бесполезный, все наслаждения жизни остались далеко позади. Вряд ли это назовешь достойным финалом, да? Одинокий, только я вместо услады для глаз. Так что именно я выберу тебе подарок. Но вижу, ты весь в крови и кишках. Куда ранили? Тебя мучает боль, или она уже угасла?

— Ничего не чувствую, лейтенант.

— К лучшему. — Она засмеялась. — А я говорила и говорила, не думая, каково тебе.

— Готов принять острие твоего подарка, Севегг. Мне он покажется сладчайшим поцелуем.