Гай Кей - Гобелены Фьонавара

Впрочем, ей было не до разговоров: пытаясь справиться с охватившей ее бурей чувств, она отвернулась к окну и смотрела, как справа от них мелькают темные силуэты деревьев на Парксайд-драйв. А когда она вылезла из машины, то ночной ветер показался ей странно, неестественно холодным, и она на мгновение застыла без движения, слушая, как по ту сторону улицы, в парке, тихо шелестит листва.

Но, оказавшись дома, они, разумеется, все-таки затеяли разговор, обсуждая возможные варианты своего завтрашнего решения, последствия которого каждая из них, похоже, вполне способна была предсказать заранее.

Дейв Мартынюк отверг предложение Ким поехать вместе с ними на такси, хотя им было по пути, и пешком прошел ту милю, что отделяла его от Палмерстона, где он сейчас жил. Шел он энергичным, спортивным шагом, подгоняемый снедавшими его злостью и беспокойством. «Уж больно ты быстро от друзей отрекаешься!» — бросил тот старик. Дейв нахмурился и пошел еще быстрее. «Ему-то откуда об этом знать?» — думал он.

Телефон начал звонить, еще когда он только отпирал дверь своей квартирки на первом этаже.

— Да? — После шестого звонка он все-таки успел схватить трубку.

— Ну что, доволен собой?

— Господи, папа! А теперь-то в чем дело?

— Не ори на меня. Ты ведь скорее умрешь, чем хоть раз постараешься доставить нам удовольствие, верно?

— Да о чем ты, черт побери?

— Ах, сколько в твоих словах уважения к отцу!

— Знаешь, папа, у меня нет времени на подобные разговоры.

— Еще бы! Ну так продолжай прятаться от меня. Между прочим, Винсент пригласил тебя сегодня на свой доклад, а ты даже не соизволил потом подойти к нему! Предпочел отправиться куда-то — да еще с тем самым человеком, с которым Винсент больше всего на свете мечтал познакомиться. И тебе даже В ГОЛОВУ НЕ ПРИШЛО пригласить брата пойти с вами вместе!

Дейв осторожно перевел дыхание. Сердитые мысли о событиях сегодняшнего вечера уступили место застарелой тоске.

— Папа, пожалуйста… Все ведь было совсем не так… Маркус ушел с нами, точнее, с моими новыми знакомыми, просто потому, что ему не хотелось вести умные разговоры с учеными людьми вроде Винса. Я там был вообще сбоку припека.

— «Сбоку припека»! — передразнил его отец, произнося эти слова с сильным украинским акцентом. — Врешь ты все! Ты просто завидуешь ему, вот и…

Дейв бросил трубку. И отключил телефон. И, страдая и раздражаясь одновременно, все смотрел и смотрел на молчавший аппарат, зная, что теперь он больше зазвонить не сможет.

Они посадили девушек в такси, посмотрели вслед сердитому Мартынюку, фигура которого постепенно исчезала во тьме, и Кевин Лэйн предложил бодрым тоном:

— Ну что, amigo, пойдем кофе пить? Нам ведь многое еще обсудить нужно.

Пол ответил не сразу, и этих нескольких мгновений оказалось достаточно, чтобы нарочитый энтузиазм Кевина начисто угас.

— Не сегодня, Кев. Ладно? Мне еще нужно кое-что сделать.

Кевин с трудом проглотил готовые сорваться с языка горькие слова и умудрился относительно спокойно сказать:

— О’кей. Что ж, спокойной ночи. Возможно, завтра увидимся. — И, резко повернувшись, чуть ли не бегом бросился к тому фонарному столбу на Блур-стрит, у которого припарковал машину. Пожалуй, только не стоило так гнать — машина буквально летела по тихим ночным улицам.

К своему дому он подъехал уже во втором часу ночи и постарался как можно тише отпереть дверь, а потом закрыть ее изнутри на задвижку.

— Да я не сплю, Кевин, — услышал он голос отца. — Не беспокойся.

— А почему, интересно, ты до сих пор не спишь, абба? — Он всегда называл отца еврейским словом «абба».

Сол Лэйн в пижаме и халате сидел на кухне за столом. Он удивленно поднял бровь и нарочито «возмутился»:

— А что, мне у собственного сына спрашивать, когда ложиться?

— У кого ж еще? — Кевин плюхнулся на стул с ним рядом.

— Вот нахал! — одобрительно усмехнулся отец. — Чаю хочешь?

— Вообще-то не возражал бы.

— Ну как доклад? — спросил Сол, поглядывая на закипающий чайник.

— Блеск! Нет, правда, здорово было. А потом мы с докладчиком еще и выпили немножко. — Кевин попытался сообразить, можно ли рассказать отцу о случившемся, и решил не рассказывать. Оба давно уже привыкли оберегать друг друга от ненужных волнений, и Кевин прекрасно понимал, что подобный рассказ его старику переварить будет не под силу. Хотя, конечно, жаль. Было бы здорово, думал он с легкой горечью, если б сейчас рядом был ХОТЬ КТО-ТО, с кем можно было бы посоветоваться.

— А у Дженнифер как дела? И как там ее подруга?

Горечь в душе Кевина тут же растворилась в волне горячей нежности. Ведь отец растил его один! И, будучи ортодоксом, так и не смог утешиться, когда у его сына начался роман с католичкой Дженнифер. Однако он постоянно ругал себя за подобную нетерпимость и все то недолгое время, что Кевин и Дженнифер были вместе, да и теперь, впрочем, обращался с Джен как с величайшей драгоценностью.

— У нее все отлично, пап. Она передавала тебе привет. И Ким тоже.

— А Пол? У него, похоже, не все так хорошо?

Кевин сделал круглые глаза:

— Ох, абба! Слишком уж ты у нас проницательный! Откуда такая осведомленность?

— А оттуда. Если б у него все было о’кей, ты бы сейчас не сидел со мной на кухне, а отправился бы куда-нибудь с ним, как раньше бывало. И чай я бы сейчас один пил. В полном, так сказать, одиночестве. — Глаза его смеялись, но в голосе слышалась грусть.

Кевин рассмеялся и тут же умолк, почувствовав себя неловко.

— Ты прав, абба. У Пола действительно дела неважные. Но я, похоже, единственный человек, которому это не все равно. И, по-моему, я этими своими вопросами ему уже просто плешь проел! Чего мне меньше всего хотелось бы…

— Иногда, — заметил его отец, наливая чай в стаканы с подстаканниками — в русском стиле, — настоящий друг и должен проедать плешь.

— Так больше никто, похоже, и не подозревает, что с ним что-то не так! Самое большее — скажут, что, мол, время все лечит, или еще какую-нибудь чушь.

— Время действительно все лечит, Кевин.

Кевин нетерпеливо отмахнулся.

— Да знаю я! Не такой уж я дурак. Но я ведь и Пола знаю! А он… Что-то с ним происходит, абба, и я никак не могу понять…

Отец, молча слушавший его, спросил:

— И давно это продолжается?

— Уже десять месяцев, — безнадежным тоном ответил Кевин. — С прошлого лета.

— Господи! — Сол покачал своей массивной, все еще красивой головой. — Какое все-таки ужасное несчастье!

Кевин наклонился к нему и почти лег на стол:

— Абба, он же ото всех отгораживается! Он абсолютно закрыт! И я не… Если честно, я боюсь того, что с ним может произойти. Но, похоже, мне к нему не пробиться.

— А может, зря ты так стараешься — пробиться? — мягко спросил Сол Лэйн.