Роджер Желязны - Хроники Эмбера I-II

— Перекусил в кафе часа два назад.

Она позвонила горничной и приказала накрыть на стол. Потом искоса на меня посмотрела.

— Я знала, что ты выберешься из клиники, но не думала, что так скоро. И все же не понимаю, почему ты пришел именно ко мне.

— Решил сделать тебе сюрприз.

Она задумалась, потом предложила мне сигарету. Мы закурили.

— От тебя всегда можно было ждать чего угодно, — нарушила она затянувшуюся паузу, — и ты всегда выходил сухим из воды. Но боюсь, сейчас этот номер не пройдет.

— Почему? — спросил я.

— Ставки слишком высоки, и мне кажется, ты просто блефуешь, явившись ко мне без предварительной договоренности. Я всегда восхищалась твоей смелостью, Корвин, но будь благоразумен. Ты прекрасно понимаешь, чем это может кончиться.

Корвин? Запомним.

— В данный момент я ничего не понимаю, — сказал я. — Ты забываешь, что на некоторое время я был выключен из игры.

— И ты ни с кем не общался?

— Не успел.

Она посмотрела на меня, склонив голову набок и слегка прищурившись. Ее изумительные глаза заблестели.

— Странно, — задумчиво произнесла она. — Как-то не верится, но, может быть, ты не врешь. Может быть. Тогда, конечно, ты принял единственно правильное решение и обезопасил себя со всех сторон. Дай мне подумать.

Я затянулся сигаретой, надеясь услышать еще что-нибудь, но она молчала, и я решил заговорить первым, начиная игру, в которой ничего не понимал, с партнерами мне неизвестными и по ставкам, о которых не имел ни малейшего представления.

— Мне непонятны твои сомнения, — заявил я. — Главное, что я пришел именно к тебе.

— Да, — ответила она. — Знаю. Но ты слишком умен, и цель твоего визита наверняка неоднозначна. Ну да ладно, не будем спорить. Поживем — увидим.

Спорить? О чем? Увидим? Что? Журавля в небе?

Горничная вошла с подносом, на котором стояли тарелки с бифштексами и кувшин пива, и на некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные замечания и тонко намекать на обстоятельства, о которых ничего не знал. Бифштекс с кровью был превосходен, и я с жадностью на него набросился, смачно хрустя свежеподжаренным хлебом и запивая галлонами пива мою первую за день роскошную трапезу. Она засмеялась, глядя на меня и нарезая мясо мелкими кусочками.

— Что мне в тебе нравится, так это жажда жизни, Корвин, — сказала она. — Жаль будет, если ты с ней расстанешься.

— Мне тоже, — пробормотал я.

И внезапно я увидел ее в зеленом, как морские глубины, платье с большим вырезом и пышными складками. Звучала музыка, пары кружились в вальсе, отовсюду доносились веселые голоса. Я был одет в черный с серебром… Видение исчезло. Но я твердо знал, что вспомнил часть своего прошлого, и про себя выругался, сетуя на провалы в памяти. О чем мы с ней разговаривали там, в зале, не обращая внимания на веселье и танцы?

Я наполнил кружки пивом и решил проверить на Эвелине свое видение.

— Помнишь тот бал? — спросил я. — Ты была в изумрудном платье, а я в черных с серебром одеждах. Играла музыка, а мы с тобой стояли и разговаривали. Какой прекрасной казалась жизнь…

На лице ее появилось мечтательное выражение, щеки порозовели.

— Да. Много воды утекло с тех пор… Скажи, ты действительно ни с кем не вел переговоров?

— Честное слово, — поклялся я, стараясь удержаться от улыбки.

— Сейчас все изменилось к худшему, — вздохнула она, — и отражения оказались не так безопасны, как мы думали…

— Продолжай.

— Он не изменился. Разве что забот прибавилось.

— Понятно.

— Да. И, как ты понимаешь, ему необходимо знать твои намерения. Что ты собираешься предпринять?

— Ничего, — небрежно ответил я.

— То есть как? — Глаза ее изумленно расширились.

— По крайней мере в данный момент, — торопливо сказал я. — Сначала мне надо во воем разобраться.

— Вот оно что.

Второй ирландский волкодав вошел в библиотеку и тоже улегся у стола. Мы молча допили пиво, доели бифштексы и бросили кости собакам.

Потом нам подали кофе, и неожиданно я понял, что испытываю по отношению к этой женщине самые настоящие братские чувства, которые, однако, я быстро в себе подавил.

— Итак, что новенького? — спросил я, прихлебывая кофе маленькими глоточками. Безобидная фраза, вполне естественная и абсолютно безопасная, ведь вряд ли она спросит в ответ, что я имею в виду.

— Все по-прежнему. — Она откинулась на спинку кресла и рассеянно уставилась в потолок. — Ничего особенного не произошло. Возможно, ты поступил умнее всех нас вместе взятых. Мне и самой здесь нравится. Но… разве можно забыть…

Я опустил голову, не зная, какое выражение придать своему лицу, и на всякий случай сказал замогильным голосом:

— Ты права. Это невозможно.

Пауза затянулась, и я понятия не имел, как вести себя дальше, но, слава богу, она заговорила первой.

— Скажи, ты меня ненавидишь?

— Ты с ума сошла! — воскликнул я. — Что бы между нами ни произошло, как я могу тебя ненавидеть?

Видимо, мой ответ ей понравился, потому что она улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.

— Спасибо. Несмотря ни на что, ты — настоящий мужчина.

Я поклонился и расшаркался, не вставая со стула.

— От твоих похвал у меня закружится голова.

— Ну это вряд ли.

И я почувствовал себя неуютно.

Сидевшая передо мной женщина наверняка знала того, кто хотел погубить меня, и ненависть вспыхнула во мне с новой силой. Я едва удержался от желания потребовать у нее ответа.

— И все же, что ты собираешься предпринять? — спросила она, и я невнятно пробормотал, не придумав ничего лучше:

— Все равно ты мне не поверишь.

— Как мы можем тебе верить?

Я решил запомнить это «мы».

— Вот видишь. Но я хочу доказать, что говорю правду, и поэтому останусь жить в твоем доме. Тебе не составит большого труда следить за каждым моим шагом.

— А потом?

— Потом? Поживем — увидим.

— Умно, — сказала она. — Необычайно умно. И ты ставишь меня в неловкое положение. — (Честно говоря, мне просто некуда было идти, а деньги, полученные за шантаж, таяли с каждой минутой.) — Оставайся, конечно, но учти, — она взяла в руки цепочку с брелоком, висевшую у нее на шее, — что это — ультразвуковой свисток для собак. У Доннера и Блитцера четыре брата, каждый из них прошел дрессировку, и они сбегаются по первому моему зову. Если они нападут все вместе, даже тебе не удастся долго продержаться. В Ирландии и волков-то не осталось после того, как там вывели эту породу собак.

— Знаю, — машинально ответил я и тут же понял, что действительно это знаю.

— Да, — продолжала она. — Эрик останется доволен, когда я скажу, что ты — мой гость. Он вынужден будет оставить тебя в покое, а ведь ты только этого и добиваешься, n’est-cе-pas?

— Oui.

Эрик! Меня заколотил озноб. Я помнил, хорошо помнил Эрика, и это было очень важно, хотя мы давно не виделись.