Дэн Абнетт - Сборник рассказов на 15-летие Black Library

— Император, ты говоришь?

Фигура в капюшоне на мгновение умолкла и присела так, чтобы лицо оказалось на одном уровне с лицом Тираха.

— Я знаю Императора. Это… — он указал на пронизанные болтами тела шахтеров в углу барака. — Это не его воля.

Прежде чем Тирах успел запротестовать, ствол пистолета одетой в стихарь фигуры очутился возле прикрытого шлемом лба Темного Ангела. Затылок Тираха разлетелся темно-красными брызгами, звук выстрела эхом отразился от металлических стен барака.

Эхо еще не замерло, а фигура в стихаре, словно призрак, уже исчезла в трущобах.

Переводчик: Stahlmanns Eisenfrau

Некроном молча шел по городу мертвых — духовному центру этого в остальном бесполезного мира. Помощник следовал — точнее, тащился — за ним, отстав, как предписывала программа, на три шага. Он что-то бормотал себе под нос и постоянно крутил головой, наводя встроенный в глаз имагифер на разные объекты. Бормотание сервитора казалось неуместным, но с этим ничего поделать было нельзя. Привычка говорить с самим собой входила в число многочисленных поведенческих расстройств, которыми сервитор обзавелся за тридцать девять лет — именно столько времени прошло со дня, когда Эска купил его у старьевщика на своем родном мире.

Другим расстройством была хромота. Бионическая нога сервитора не сгибалась полностью, что осложняло ходьбу, и поэтому он передвигался неловкими, прерывистыми полушагами, а Эска был вынужден слушать грохот, с которым искусственная нога его помощника волочилась по мостовой.

— Провожу экспокоррекцию, — пробормотал сервитор, наклоняя голову, и до Эски донеслось механическое урчание, которым сопровождалось это движение. — Коррекция перспективы завершена. Дополнительные запоминающие устройства заполнены на сорок семь процентов.

— Да, — тихо отозвался Эска. — Как скажешь, Солюс.

Имя «Солюс» выбрал для сервитора старьевщик, чтобы как-то к нему обращаться, отдавая команды. За все это время Эска мог бы уже отдать помощника на перепрограммирование — лоботомизированный бионический раб возражать уж точно не стал бы, — но одна мысль об этом вызывала в нем необъяснимое чувство вины.

Некроном натянул на голову капюшон, укрываясь от пронизывающего ветра. На этой планете даже в ветре чувствовался запах пепла. Иногда прошлое оставляет такие следы, которые не стираются годами.

«Если вообще когда-нибудь стираются», — подумал он.

Он приблизился к первой из гробниц, тянувшихся вдоль очередной аллеи. Памятник, вырезанный из черного камня, изображал еще одного воина-гиганта, лицо которого было скрыто под величественной, но ничего не выражавшей маской шлема. Статуя была установлена на постаменте из черного с белыми прожилками мрамора — камень, добытый на другой планете, привезли сюда, чтобы исполнить последний, самый священный долг. По двадцать таких статуй стояло вдоль каждой аллеи в этом городе мертвых: место поминовения для Адептус Астартес, а для ученых вроде Эски — еще и центр паломничества.

Эска встал на колени перед бронзовой табличкой и приложил лист пергамента поверх выгравированных букв. Хотя фиксировать все имена и надписи было обязанностью Солюса, некроном любил иногда делать собственные записи. Ему казалось, что так его отчеты обретают содержательность. В работе некронома нет ничего сложного, но трудность в том, чтобы выполнить ее хорошо . Память — в ней все дело. В ней — и в правдивости переживаний. Одного списка имен недостаточно.

Стараясь не обращать внимания на боль в коленях, Эска начал тереть куском угля по пергаменту, делая оттиск надписи, что повествовала о подвигах воина. В который раз он поймал себя на том, что, опускаясь на колени, он упорно делает вид, что все еще достаточно молод для этого и может обойтись без стонов и вздохов, что в свое время издавал его отец, точно так же склоняясь у могилы.

А затем он услышал шаги.

Эска поднял голову. Зрение было уже не то, и ему пришлось пристально всматриваться, чтобы разглядеть дальний конец аллеи. Пять фигур, пять оживших статуй, и они идут в его сторону. Идут огромными шагами, и расстояние сокращается за мгновения.

— Здравствуй, — сказал идущий первым, тот, кто был облачен в черное. У его шлема была личина в форме черепа с глазницами, горевшими алым; череп скалился в ухмылке, словно знал все тайны мертвых.

— Я… Я… — Горло Эски сжалось, когда он попытался одновременно сглотнуть и закончить фразу. — Я…

— … мастер поговорить, — сказал другой, чьи плечи украшала перевязь из уродливых черепов каких-то ксеносов. Остальные воины-гиганты отозвались на это смешками, которые донеслись из вокалайзеров их шлемов как потрескивающий рокот.

— Я… — попробовал Эска еще раз. — Мне разрешили здесь находиться. У меня есть пропуск.

Только один из воинов носил черный доспех. Броня остальных была глубокого синего цвета — такого цвета бывают океаны на иных, лучших планетах, оставшихся незапятнанными. Один из них, в алой мантии поверх доспеха, опирался на тяжелый топор.

— Пропуск у него есть, — сказал он.

— Потрясающе, — изрек другой. У него был белый шлем и громоздкая перчатка на руке, оснащенная сканером, который постоянно пощелкивал, и набором инструментов вроде трепанов и медицинских пил. Эска с трудом заставил себя отвести взгляд от этих пыточных орудий и трясущимися руками стал рыться в сумке в поисках пропуска.

— Хватит, — сказал воин в черном. На плече он держал зверского вида боевой молот, изобильно украшенный письменами на готике. — Мои братья лишь подтрунивали над тобой, они не хотели тебя оскорбить. Вот он — сержант Деметриан, а это брат Имрих, брат Тома и апотекарий Вэйн. А кто ты?

— Эска, — ответил он. — Эска из Тереша. Я некроном, лорд, и здесь по поручению моего ордена. Я записываю…

— Мне известно, чем занимаются некрономы, Эска из Тереша.

Все еще дрожащими руками старик протянул воину пропуск. Он так и не поднялся с колен. Он не был уверен, что сможет.

— Вот он, лорд. Мой пропуск. Посмотрите.

— Не нужно показывать мне пропуск, Эска, и я никакой не лорд. Я капеллан, а зовут меня Арго. Обращайся ко мне или по званию, или по имени. Зачем ты здесь?

Старик опять с трудом сглотнул и указал на статую, у ног которой стоял:

— Я записываю истории павших. Их имена. Их подвиги.

— Я спрашивал тебя не об этом. — Капеллан поднял руки к горжету и расстегнул гермозатворы. С тихим шипением вырвался наружу сжатый воздух, и воин снял шлем. Лицо его оказалось… молодым. Эска едва мог в такое поверить. Настоящий гигант, а на вид — лет двадцать-тридцать.