Инна Зинченко - Эдем в подарок

— Ты болен, — заявил он недовольным тоном. Как будто я совершил какое-то преступление.

Согласен, хорошего в моём положении мало, но он мог бы вспомнить, как именно я простудился. А теперь ведёт себя так, словно я его в чём-то подвёл. Был бы он женщиной, я бы сказал так: "обещал жениться и свалил". Всё же, хотя температура, судя по тому, что озноб меня больше не колотил, спала, слабость осталась. Не говоря ни слова, я направился в спальню. Блин, пусть делает, что хочет, а мне надо быстренько улечься в кровать и выпить те таблетки, которые мне оставила Надюха. Тем более что кактус в моём горле никуда не делся, а даже ещё больше разросся, царапая гортань своими иглами.

Белёк поплёлся за мной, всем своим видом демонстрируя едва сдерживаемое возмущение. Дышать мне было трудно, говорить ещё труднее. Вместо нормальных человеческих слов из глотки вырывалось сдавленное шипение. Белька такое положение дел не устраивало. Он уселся в кресло рядом с кроватью и стал разглядывать таблетки.

— Что это? — Спроси он строго.

— А вам в дурке разве такого не дают? — Решил я отшутиться, но неудачно.

— Не пойму, о чём ты. Неужели так тяжело ответить на мой вопрос!

Мозг плавился от температуры и я готов уже был принять всё происходящее за бред и отдать себя на растерзание ночным кошмарам, но стоило мне закрыть глаза, как мой «пришелец» тут же стал настойчиво меня расталкивать. Вот ведь назойливый глюк! Я с трудом разлепил тяжёлые веки.

— Ну, чего ты от меня хочешь? — Прохрипел я.

Надо сказать, что в обычном состоянии я не так любезен и давно бы выдворил его за дверь, но болезнь, видимо, окончательно выбила меня из колеи.

— Я не могу тебе его отдать, пока ты болен, — объяснил терпеливо Белёк. — Нельзя.

— Понимаю, — покорно согласился я, — таких не берут в космонавты. Но ты уж извини меня, друг, я не виноват, что заболел, это получилось как-то не запланировано.

Белёк взял таблетку, понюхал её, потом лизнул и, скорчив брезгливую мину, швырнул на пол. Ну, совсем обнаглел, назойливый глюк! Теперь у меня не оставалось никаких сомнений, что всё это — только бред больного воображения и не стоит мне с ним так уж церемонится.

— У тебя совершенно нет никакого иммунитета, — услышал я глухой голос своего гостя и хотел, было, обидеться, но даже на это у меня не хватило сил, я лишь горько отмахнулся от него и прошипел:

— Он у меня есть. Просто мой иммунитет не привык купаться в ноябре в реке. Для него это своего рода шок.

— Ты должен выздороветь! — Потребовал Белёк.

— Согласен. Ты иди домой, а я тут буду выздоравливать потихоньку.

Но его мои слова не успокоили, он бесцеремонно стал меня трясти и настойчиво требовать:

— Сейчас давай выздоравливай!

Пришлось открывать глаза и терпеливо, хотя никаких сил у меня уже не осталось, объяснить ему:

— Не могу я сейчас, ясно?! Оставь меня в покое, а?

Мой назойливый гость вскочил и заметался по комнате. Я устало следил за ним, ненавидя свою болезнь, которая подсовывает мне то кошмары, то такие вот утомительные галлюцинации. Всё-таки жалко, что Надька ушла! Она, конечно, сволочь редкая, но с ней как-то спокойней. Ни один глюк не смог бы с ней ужиться под одной крышей. Я улыбнулся своим мыслям.

— Ах, — бормотал Белёк, — если бы я знал, что ты болен, я бы подготовился. Я бы тебя вылечил за пять минут!

Интересно, как бы он подготовился? Явился бы в марлевой повязке на всю рожу и в белом халате? Ох, что-то мне совсем паршиво! Я, не глядя, взял со стула таблетку и проглотил. Надо было видеть лицо моего назойливого гостя! Он скривился, как будто я прямо у него на глазах сделал себе харакири. Что это за странное предубеждение у него против лекарств? Впрочем, в каждой избушке свои погремушки.

— Не ешь эту дрянь! — Потребовал он.

— Тогда, боюсь, я не скоро пойду на поправку. Хотя, скоро явится Надюха и начнёт меня лечить народными методами. Против этого ты ничего не имеешь?

Было видно, что он не понимает о чём идёт речь. Мой мозг отчаянно боролся с безумием, но я уже понимал, что победа будет не на его стороне. Чтож, при такой температуре бред надо принимать как данность. И я принял!

— Понимаешь, пока ты болен, я не смогу тебе его отдать — это опасно и для тебя и для него, — сбивчиво что-то непонятное объяснял мне мой «пришелец».

А, плевать на всё это. Меня не интересует, кто такой этот «он» и какая опасность нам тут всем подряд грозит! Я всего-то хочу, чтобы меня все оставили в покое! Все! Надька, кошмары, галлюцинации, вообще весь этот мир! Я мог бы сейчас просто провалиться в ту самую бездну, которая мне снилась и отдаться на растерзание этим розовым щупальцам — теперь это меня уже не пугает. Всё, что угодно, только оставьте меня в покое! Я хочу спать!

Последнее, что я видел, это чёрные глаза, склонившегося надо мной Белька и его тонкие кисти, которыми он совершал надо мной какие-то замысловатые пассы. Хотелось пошутить на тему Чумака и Кашпировского, но губы уже не слушались меня. Тяжёлые веки слиплись, голова вдавилась в подушку, а тело наполнилось горячим свинцом и весь остальной мир перестал для меня существовать. И не было ни кошмаров, ни галлюцинаций, я, словно умер. Казалось, что меня качает, словно ребёнка в колыбели, медленная река и несёт неизвестно куда и зачем. Я, кажется, даже слышал монотонный плеск волн. Тихо, спокойно я уплывал в мир без запахов, звуков и красок, в спасительную темноту и тишину. В голове лениво шевельнулась мысль: "наверное, я уже умер или умираю".

Проснулся я от того, что кто-то грубо и бесцеремонно меня тормошил и густым, сочным басом требовал:

— Лёлик, просыпайся! Что с тобой?

Голос показался мне знакомым. Я открыл глаза и увидел Толика. Интересно девки пляшут! Как он здесь у меня оказался?

— Живой, — обрадовался Надькин муж, — я уже думал, что ты помер или в коме. Час уже не могу тебя разбудить. Ну, ты и дрыхнешь!

На кухне гремела посудой Надюха. Я её не видел, но понимал, что никого другого здесь быть не может. Странно, но мне заметно полегчало. Дышать стало легче, а назойливый кактус из горла исчез. Правда, оставалась ещё слабость и кружилась голова, но мысли о скорой кончине меня больше не посещали. Вернулся аппетит! Я посмотрел в окно, чтобы понять, сколько прошло времени с того момента, как я отключился. На улице по-прежнему стояло серое, словно припорошенное пеплом, промозглое ноябрьское утро.

— Толян, — спросил я почти робко у своего визитёра, — это ещё сегодня или уже завтра? Ничего не могу понять.

Толик звучно икнул и разразился гомерическим хохотом. Он смеялся так громко и так весело, что у меня на душе полегчало.

— Это уже завтра, — ответил он. — Надюха мне всю плешь проела. Орёт, как ненормальная: "Там человек помирает! Мы должны ему помочь, потому что он больше никому не нужен. Если он умрёт, то его смерть будет на нашей совести!". А ты ничего, я смотрю, даже бодренький. А с Надькой спорить — себе дороже. Она любому мозги наизнанку вывернет и скажет, что так и было, — он коротко хохотнул. — Есть такая работа — отравлять жизнь другим. Пей!