Евгений Лукин - Саранча

— Гад… — страшным шёпотом выговорила Тамара. — Сепаратист…

Я попятился. Даже если в тесном замкнутом помещении её саму побьёт рикошетами, легче мне от этого не станет. С двух метров не промахнёшься.

— Ишь, прикинулся… — зловеще продолжала она. — А ну-ка чип сюда… Быстро!

— Какой чип?.. — Губы не слушались. Кого же я, дурак, впустил в своё убежище? Уж лучше бы дрону дверь открыл!

— Маячок! Что у тебя там на шее висит?

— Да крестик это! Православный крест! Вот, смотри…

— Медленно снял и положил на пол!.. — приказала она.

Лопатки упёрлись в кирпичную стену. Дальше пятиться было некуда. Я взялся обеими руками за тонкую цепочку, собираясь медленно её снять и положить на пол, когда меня жиганули сквозь решетку. В аккурат между затылком и шеей.

Бились когда-нибудь в агонии? Нет? Ну, стало быть, ничего не поймёте…

Меня выжигало изнутри, крошились кости и косточки, вены лопались. Я катался по полу, а барабанные перепонки сверлил мой собственный мерзкий визг. И одна-единственная мысль: да нажми же на спуск, дура! Больно же!..

Удивительно, но на этот раз повезло: пусть не сразу, но сознание я всё-таки потерял. Говорю с полной уверенностью, поскольку очнулся от того, что в лицо мне плеснули водой. Облизнулся, закашлялся. Губы, язык, носоглотку опалило невыносимой горечью. Надо полагать, Тамара набрала воды из-под крана. А больше, кстати, неоткуда…

Зрение возвращалось. Я уже различал её чумазое заплаканное лицо, очертаниями похожее на валун. Она стояла надо мной на коленях и трясла за щёки.

— Господи… — причитала она. — Ну нельзя же так шутить… Я же тебя взаправду за сепаратиста приняла… Я же тебя могла…

Автомат валялся в шаге от нас. Вот пусть там и валяется. Не то что протянуть руку — пальцем шевельнуть не было сил. Боль уходила, и я наслаждался этим восхитительным чувством.

— Какие… шутки?.. — выдохнул я, глупый и счастливый. — Я и есть… сепаратист… санитар…

На враньё тоже сил не оставалось.

Гостья скривилась в недоверчивой улыбке, отёрла мокрый от слёз подбородок.

— Ну да, сепаратист… Сепаратистов не жалят…

— Ещё как!.. Дроны-то — американские…

— Это русские дроны! — возразила она, и лицо её вновь стало тревожным и растерянным.

Я сделал над собой усилие — и сел. Переждал нахлынувшую слабость. Боже, как хорошо…

— Ага… — сипло сказал я. — Русские… С личиком Мэрилин Монро! Да русские бы там скорее Спаса Нерукотворного изобразили…

— А вдруг это Богородица?

— Распокрытая? Ты что, с ума сошла?..

— Но меня же… тоже ужалили… — беспомощно произнесла она.

Уставились друг на друга.

— Ты лучше, знаешь что… Ты это… банку вскрой…

Поднялась, достала банку, вскрыла. Сделал пару-тройку глотков, поперхнулся горошиной, закашлялся. Тамара взглянула вдруг на меня с прежним подозрением и, ухватив за цевьё беспечно брошенную «сучку», отложила подальше. На всякий случай.

Пришла ночь — опасная, тихая. Настолько опасная и тихая, что я бы предпочёл артобстрел. Кстати, с тех пор как прекратились бомбардировки, воздух снова отстоялся, сделался прозрачен — в зарешеченное оконце светили редкие крупные звёзды. Такое впечатление, будто их стало меньше как минимум на треть. Не иначе посбивали.

Изредка снаружи приходил звук, подобный отдалённому топоту многих ног. Или копыт. Должно быть, дроны.

— Слушай, Толик… — позвала из темноты Тамара (на ночлег она расположилась в противоположном углу — подальше и от меня, и от оконца). — Но если не американские и не русские… Чьи тогда?

Я не знал, что ответить. Поправил скатанный бушлатик, служивший мне подушкой, вздохнул и ничего не сказал.

— Толик… — снова позвала она. — А что если…

— Вот только про инопланетян не надо, — хмуро предупредил я.

— Почему?

— Инопланетяне Библию не читают, — буркнул я. — А дроны — сама видишь — чистая саранча из «Апокалипсиса»… Это ж не случайно, правда? Нарочно так разрисовали…

— А вдруг в самом деле апокалипсис? — тихо спросила она.

Меня аж передёрнуло, но скорее от раздражения, чем от страха.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что саранча — это Божья кара. Тогда бы они одних только вас и жалили…

— Или одних только вас! — огрызнулась она.

Замолчали. Впрочем, ненадолго.

— А как ты сюда попала вообще? — полюбопытствовал я. — Ты ж вроде не военнообязанная… — прикинул, догадался. — А-а… Сын здесь воюет?

— Я — бездетная, — сухо сообщила она.

— Но замужем? — зачем-то уточнил я.

— Была замужем. Сейчас в разводе… Я — певица, — хрипловато добавила она.

Певица? Мне казалось, у певиц голоса должны быть нежнее.

— Приехала с концертной группой…

Ну правильно! Побомбят-побомбят — концерт послушают. И опять бомбить…

Потом уснули. Ружьецо своё вместе с патронташем я от греха подальше разместил возле стеночки. Не ложися на краю… И то ли приснилось мне, то ли проснулся я на минутку, но, кажется, Тамара бормотала какую-то молитву.

— Горе, горе, горе живущим…

Ни черта себе пробуждение!

Сел рывком, схватил двустволку. Снаружи было позднее утро. В противоположном углу, в точности повторяя моё движение, вскинулась Тамара. Несколько секунд оба сидели неподвижно, уставив стволы в сторону оконца, откуда доносились эти причитания. Впрочем, причитания ли? Как-то слишком уж ликующе они звучали.

— Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны…

По возможности бесшумно поднялись, подступили к решётке, стараясь, впрочем, не слишком к ней приближаться, привстали на цыпочки. По улице брёл босиком некто в белом балахоне и с веточкой в правой руке.

— Имя ему по-еврейски — Аваддон, а по-гречески — Аполлион… — в упоении выкликал он нараспев.

— Чокнулся? — шёпотом спросила Тамара.

— Похоже…

— Может, покричать ему? Его ж жиганут сейчас…

Я нахмурился и не ответил. Можно подумать, у меня тут теремок. Приют. А сам я — мать Тереза…

Вдалеке возник звук треплющегося на сильном ветру флага. Или отдалённого топота. Легки на помине.

Затем произошло невероятное. Дрон спикировал на босоного и завис перед ним подобно огромной жужелице. Обычно они атакуют молниеносно, а тут я впервые смог рассмотреть летающего нелегала во всех подробностях. По бокам — то ли пропеллеры, то ли стремительно бьющиеся полупрозрачные крылышки. Металлически поблёскивающее туловище, скорпионий хвост. Ну и, понятно, мордашка Мэрилин, увенчанная золотой коронкой.

Ненормальный в белом балахоне (а может, это саван на нём?) приостановился и замолчал, с умильной улыбочкой глядя на апокалиптическую тварь. А потом — я глазам своим не поверил! — ласково отогнал её веточкой. Лети, дескать, лети…