Андрей Мелехов - Malaria: История военного переводчика, или Сон разума рождает чудовищ

Лейтенант поведал о профессорских корнях семьи, которые и поспособствовали получению необходимого блата. Военный институт, который заканчивали не менее половины попадавших в Анголу переводчиков, издавна являлся, наряду с МГИМО и Институтом стран Азии и Африки, заведением для детей партийной и хозяйственной номенклатуры, почти закрытым для посторонних. Туда записывали как в царский Пажеский корпус — чуть ли не с рождения. Но никогда и никому, ни в одной стране мира еще не удалось до конца оградить учебные заведения аристократов от детей смердов. А потому отпрыскам простых смертных порою удавалось пролезть в указанные учебные учреждения. Обычно это становилось возможным благодаря знакомству родителей со смертными непростыми, а то и с небожителями из Центрального Комитета. Отец Лейтенанта был потомком белогвардейца и профессором-лингвистом, преподававшим английский будущим советским разведчикам. Несмотря на тайную и стойкую неприязнь к общественному строю победившего пролетариата, он умел держать язык за зубами. Учил же так хорошо, что, по слухам, никто из бывших студентов-нелегалов еще не засыпался из-за некстати прорезавшегося акцента, неправильно употребленного предлога или не вовремя произнесенного ругательства на родном языке. Профессионалы подобное ценят, а потому отпрыску папы-профессора удалось проникнуть в заветное здание на Садовом кольце. Вместе с парой-тройкой других счастливцев — детей врачей, парикмахеров и личных секретарей. Ускоренный курс обучения (или коротко «ускор») представлял собой довольно необычную для Советского Союза систему, при которой юный курсант Военного института, выбравший для изучения португальский, в течение первого года постигал азы этого, в общем-то, приятного и легкого в изучении языка. Постигнув же, получал погоны младшего лейтенанта и в возрасте восемнадцати (а то и меньше) лет отправлялся на «стажировку» в одну из стран с жарким и влажным климатом. Из числа тех, на гербе которых красовался силуэт автомата конструктора Калашникова.

После двух лет такой «стажировки» возмужавший отпрыск влиятельных родителей возвращался в Союз завидным женихом, имея возможность купить квартиру, машину, австрийский костюм, югославские туфли, финскую мебель и прочие атрибуты советской буржуазии. А ведь это являлось лишь началом! По окончании учебы повзрослевший переводчик мог вернуться все в ту же Анголу или Мозамбик. В этих и иных странах местные жители с завидным упорством продолжали истреблять друг друга в гражданских, освободительных и прочих войнах, обеспечивая постоянную возможность быстро заработать на достойную жизнь тысячам советских советников, специалистов и переводчиков. Как честно и весело рассказал Олег, хотя его папаша и дед являлись потомственными дипломатами, их заслуги перед Родиной не дотягивали до блата, открывавшего двери в МГИМО — еще один жизненный трамплин для советских мажоров. А потому, учитывая стойкую неприязнь единственного сына как к инженерно-технической, так и к освобожденной комсомольской деятельности, потомка соратников Громыко откомандировали к военным. «Там из тебя дурь-то повыбивают! — злорадствовал сталинист-дедушка, без симпатии относившийся к современной молодежи вообще и к декадентским наклонностям своего внука в частности. — Там тебе и патлы остригут, и мозги вправят!» Дед оказался прав в отношении первого и горько ошибся в отношении второго. Видимо, его ввело в заблуждение милитаристское название института, и он не учел, что изучение иностранных языков предполагает неизбежное соприкосновение с соответствующими культурами. Военный же институт давно и уверенно стал своеобразным троянским конем либерализма и свободомыслия в здоровом дубовом теле советской военщины. Здесь гордились не только выпускниками, поучаствовавшими во всех локальных войнах второй половины двадцатого века, но и братьями Стругацкими, в свое время овладевавшими восточными языками в том же здании с орденами на зеленой стене. Это было уникальное заведение, вполне достойное Советской Армии — пожалуй, единственной военной организации в мире, где офицеры вообще не знали иностранных языков.

— Мать, конечно, чуть с ума не сошла, когда узнала, куда я еду, но потом привыкла и радовалась, что хоть не в Афганистан, как некоторые другие! Сам понимаешь, есть разница! А когда вернулся живым в первый раз и с кучей инвалюты, так вообще присмирела!

— Дед-то доволен остался? — спросил Лейтенант, поедая датскую ветчину из «утюга» — так здесь называли овальные полукилограммовые банки с этим продуктом. Язык еще болел, но голова чудесным образом прояснилась под благотворным воздействием прохладного душа, жирной пищи и душевного разговора.

— Дедушке, — недобро сверкнул светло-голубыми глазами его новый товарищ, — я привез в подарок японские часы с музыкой. Ему медведь на ухо наступил, а так бы он понял, что играют они «Боже, царя храни!». Надеюсь, это оценят на каком-нибудь приеме по случаю годовщины оказания интернациональной помощи братскому народу Чехословакии!

Внезапно без стука распахнулась входная дверь, и в проеме появился силуэт одетого в гражданские брюки и рубашку человека. Яркий солнечный свет с улицы на мгновение ослепил Лейтенанта, и он не сразу смог разглядеть лицо вошедшего, только почувствовал, что от незнакомца повеяло не полуденной жарой африканских тропиков, а ледяным сквозняком неведомой опасности. Впрочем, возможно, так на нашего героя подействовали два литра только что выпитой ледяной воды.

— Хайль Горбачев! — голос гражданского оказался несколько гнусавым, но довольно приятным.

— Зиг хайль! — дружелюбно ответил Олег. — Как дела у коллег-дипломатов?

Зеленые глаза Лейтенанта, оправившиеся от солнечного шока, наконец смогли разглядеть вошедшего. С виду ему было лет тридцать пять. Он аккуратно вытер пот с рано полысевшей головы и иронично улыбнулся тонкими губами:

— Пытаемся сохранить рабочие места наших братьев-военных!

По-видимому, работник посольства намекал на сложные переговоры Советского Союза со своими африканскими партнерами по поводу необходимости если не платить по уже существующим долгам, то, по крайней мере, начать покрывать текущие расходы полчищ военных и гражданских советников.

— А у меня есть идея!

— Какая?

— Может, нам всем в организованном порядке отправиться на службу к Саддаму Хусейну?

— Боюсь, что старому другу Советского Союза вскоре не помогут даже наши советники! Этот, не побоюсь пафосного слова, цвет советского офицерства!

— Жаль! Мы бы ему за две тысячи баксов в месяц весь Ближний Восток раком поставили!

— Вот она, современная молодежь! Цинизм, крохоборство и беспринципность! Не представляю, как вы сможете построить социализм с человеческим лицом!