Шлифовальщик - Безальтернативная история

— Красная кавалерия всех победит!

И враг проклятый будет разбит!

На этот раз обошлось. Товарищ Марфуткина сняла будёновку, вытерла взмокший лоб и громко высморкалась пальцами на пол — верный знак, что спевка окончена. Жильцы, половина из которых были полупрозрачными, облегчённо вздохнули и, неестественно переговариваясь лозунгами и матом, потянулись в свои комнаты. Твердынин подождал, пока кухня опустеет, и поставил чайник. В комнату возвращаться не хотелось: без телевизора скучно, Интернета нет, а чем ещё можно скрасить осенний вечер в тридцать седьмом году, инженер не знал.

Антон Иванович встал у окна, скрутил самокрутку, открыл форточку и закурил. Отсюда хорошо было видно бесконечную высоченную стену, по верху которой тянулась колючая проволока. Вдоль стены через каждые пятьдесят метров топорщились пулемётные вышки. Это был тот самый ГУЛАГ, в котором сидела половина страны: лучшие люди, которых охраняли подонки, садисты и доносчики, гордо именуемые пролетариями. Из-за стены даже отсюда слышались крики подвергаемых изуверским пыткам интеллигентов, пулемётные выстрелы (время от времени пулемётчики развлекались, стреляя по толпе заключённых или в прохожих по другую сторону стены) и злорадный смех вертухаев.

— В окошечко смотришь, гражданин Твердынин? — Товарищ Марфуткина подошла к инженеру и хрустнула портупеей.

— Так точно! — бодро отозвался Антон Иванович, стараясь изобразить лицом оптимизм, смешанный с ненавистью к классовым врагам.

— Мещанство это! — осудила начквар, вытащив коробку папирос «Герцеговина Флор суперлёгкие» и закуривая. — Если каждый из нас, вместо чтения трудов Карла Маркса, будет в окно без дела глядеть, то так и страну проглядеть можно! Растопим пролетарским огнём мещанский жирок!!

— Но ведь я, это!.. — испугался Твердынин.

— Подозрительный ты человек, гражданин Твердынин! — прищурилась товарищ Марфуткина и выпустила дым ему в лицо. — И замашки у тебя буржуазные: в окошечко глядеть, мечтать о чём-то… В нашей стране нет места гнилым мечтателям и ипохондрикам! Так и в ГУЛАГ загреметь недолго!

При упоминании ГУЛАГа Антон Иванович нервно дёрнулся и выронил самокрутку. Начквар презрительно смотрела, как гнилой интеллигентик, суетясь, присел и начал шарить по полу в поисках цигарки.

— Кто знает, о чём ты мечтаешь у окна! — тихо и страшно произнесла она. — Может, ты мечтаешь о том, чтобы капиталисты опять к власти пришли! Или думаешь под Кремль подкоп сделать, чтобы взорвать товарища Сталина!

— Что вы, товарищ Марфуткина! — забормотал Твердынин. — Да я за товарища Сталина!..

— От вас, интеллигентов… — Начквар уточнила нецензурно, каких именно интеллигентов, — всего можно ожидать. Смотри, гражданин Твердынин, домечтаешься! Ударим пролетарскими делами по буржуазным мечтам!!

Она загасила папироску, резко повернулась и вышла из кухни, хрустя портупеей.

Твердынин очень не хотел погружаться в мемориум на целых восемь лет. Его утешали, что будет хистсжатие, что на самом деле в реале пройдёт недели две, не больше. Но ведь в мемориуме он ощутит полновесные восемь лет! Да ещё какие: с тридцать седьмого по сорок пятый годы. Прямо скажем, времечко не ахти! Антон Иванович со школы помнит: репрессии, архипелаг ГУЛАГ, параноик Сталин, «воронки», вездесущее НКВД… Угораздило же именно ему отправиться в эту кровавую эпоху! Просто на работу пришла разнарядка — послать по одному человеку из каждого отдела в мемориум по бесплатной путёвке. Государственная программа десталинизации, чёрт бы её побрал! Начальник отдела назначил «добровольца», разумеется, Антона Ивановича. Чтобы средненький инженер Твердынин своими глазами посмотрел на ужасы сталинского режима и проникся. Антон Иванович проникся уже за неделю, но разбуды путёвка не предусматривала — придётся торчать в этом аду аж до сорок пятого.

Государство на десталинизацию денег не жалело. Можно было бы ограничиться самой дешёвой меморной экскурсией первого типа — в «режиме бога». Это когда просто наблюдаешь выбранную эпоху, как по трёхмерному телевизору, и прошляки тебя не замечают. Шляешься везде, хоть сквозь стены. Глупый, кстати, термин, перекочевавший из компьютерных игр — что это за бог такой, который только наблюдает, а ничего изменить не может!

Но десталинизация — штука серьёзная, поэтому мемтуристов погружают в мемориум по второму типу — полное присутствие. Выдумывается легенда, загружается псевдопамять, моделируются внешность, документы и одежда, подгоняются жилплощадь и место работы, настраивается судьба — и готов новый гражданин страны Советов. В данном случае — инженер-сталевар горно-обогатительного имени Декрета о мире товарищ Твердынин.

Вначале Антон Иванович страшно нервничал по поводу варки стали на комбинате: предприятие такого типа по определению не должно этим заниматься. И должности такой дурацкой не бывает. Но потом инженер смирился, вспомнив о невысоком уровне образования у современных меминженеров. Он перестал раздражаться, глядя на хвостохранилище, битком набитое отрубленными коровьими хвостами: просто недоучка-меминженер, не знал, что в горном деле хвостами называют отходы от обогащения полезных ископаемых. Каждый раз, проезжая по карьерной дороге, посыпанной подёргивающимися хвостами животных, Антон Иванович вспоминал, что у мемористов это называется буквальницей — когда переносный смысл в мемориуме моделируется как прямой. Поэтому он не удивлялся, встретив на заводе кулачковый механизм с человеческими кулаками, планетарный редуктор с крохотными планетами, вращающимися вокруг звёздочки или шпиндельную бабку, с ворчанием удерживающую заготовки на станке.

От грустных размышлений Антона Ивановича отвлёк сосед по коммуналке, хронически нетрезвый слесарь Пеньков, который забрёл на кухню в поисках огонька. Твердынин неохотно дал ему прикурить, чуть сморщившись от букета разнообразных ароматов, исходящих от пролетария.

— Ты чего морду воротишь, интеллигентик? — с показным недовольством спросил слесарь, обрадованный возможностью привязаться к инженеру.

— Я не ворочу, — мягко возразил Твердынин, стараясь показать уважение к гегемону.

— Воротишь, падла! — ощерился Пеньков, дыхнув на инженера застарелым перегаром. — Брезгуешь потомственным пролетарием, интеллигентик? Зря с тобой товарищ Марфуткина нянькается, с вражиной. Я бы уже давно сообщил куда следует.

— За что? — равнодушно спросил Антон Иванович.

Слесарь глубоко затянулся, выпустил струю дыма в лицо Твердынину и высказался:

— Фамилия у тебя не нашинская, не пролетарская. Из графьёв поди, интеллигентик?

Инженер ещё не привык к псевдопамяти: псевдособытия путались с реальными. Он напрягся, в голове возникли обрывочные картинки из прошлой псевдожизни: реальное училище, гувернёр француз, уроки танцев и хороших манер… Наверное, в псевдопрошлом Твердынин был всё-таки «из графьёв». Инженер обозлился на меминженеров, что ему подобрали такую рискованную псевдобиографию.