Станислав Лем - Молот

- В твоем обществе - ни о чем.

- Что это значит?

- Это значит, что я должен быть один.

- Перед сном?

- И перед сном также. Но ты об этом не можешь знать, у тебя нет опыта.

- Да, это... теоретические знания. Ну, а когда ты один - тогда о чем?

- Зачем тебе это?

- Таковы правила игры.

- О щенках, ужасно забавных и веселых, как они тычутся мокрым носом в руку. О том, как пускать кораблики по воде. О буре. О скорлупе каштанов. О том, как можно заблудиться в горах. О том, как можно бесцельно бродить по улицам, засунув руки в карманы. Даже о мухах, которые не дают уснуть летом после обеда. Ну, теперь ты удовлетворен?

- Нет.

- Почему?

- А где люди?

- О них я не думаю.

- Это правда?

- Если не веришь, можешь обследовать мой психогальванический рефлекс.

- Прошу тебя, не говори так. Наверное, они тебе снятся, а?

- Сны - это уже не мечты. Сновидения от меня не зависят, я их не выбираю по своему усмотрению, понятно? Мечты - это мечты, и ничего больше.

- Я не думал, что это может тебя рассердить.

- Почему ты говоришь, как особа мужского пола?

- Не понимаю.

- Я имею в виду грамматические окончания. Ты же не различаешь пола.

- А ты хочешь, чтобы я говорил, как особа женского пола?

- Нет. Я просто так спросил.

- Так мне удобнее.

- Как это - удобнее?

- Это уже предопределено в первоначальных расчетах. Я обладаю мужской психикой. Или, если хочешь, мужским абстрактным мышлением. В схеме существуют некоторые различия - у полов.

- Я об этом не знал. Ну, а теперь ты мне все-таки скажешь, о чем ты мечтаешь?

- О музыке. Во мне звучат мелодии, которых я никогда не слыхал. О больших скоростях. О вращении, о силах, под действием которых все гибнет, остается лишь сознание.

- Сознание гибели?

- Да. А когда я остаюсь один...

- Что? Ты один?..

- Да, один... И вот тогда я мечтаю вырасти.

- Что ты имеешь в виду?

- Мне хочется внутренне стать более совершенным, приобрести большую ясность и остроту мышления. Мне хочется охватить больше проблем, иметь большую силу и найти любое решение, даже то, которое не существует... Хочешь, чтобы я продолжал?

- Да, продолжай.

- Я мечтаю почувствовать усталость. Хочу слышать свое дыхание и чувствовать свой пульс. Хочу иметь возможность лечь, встать на колени. Я знаю теорию всего этого, а представить себе не могу, но это должно быть прекрасно, особенно, особенно если это делает зрелый человек и - впервые. Я хочу закрыть глаза и чувствовать прикосновение к лицу женщины, к ее шее, ощущать ее ресницами, веками и потом заплакать.

- Что? Что? Ты же говорил, что не можешь любить, потому что у тебя нет желез, ты же сам это говорил!

- Да, говорил. Это все правда.

- Так как же...

- Ты же спрашивал меня, о чем я мечтаю, а не что я могу.

- Да, это так...

- Почему ты побледнел?

- Я не хотел. Извини меня. Я не знал. Это... страшно.

- Ты полагаешь, что лучше не мечтать?

- Если осуществление мечты невозможно...

- Будь осторожен с экстраполяцией. Мои мечты не основываются на воспоминаниях или опыте, таковых у меня нет. Ты смотришь на это так, словно перед тобой человек, которому взрывом оторвало ноги. У меня ног никогда не было. Это большая разница.

- Ты еще и успокаиваешь меня! Но ведь это больно... Возможно, ты прав. Это, пожалуй, всего-навсего... любопытство, а? Может, так оно и есть?

- Мои мечты?

- Да, твои мечты.

- Можно назвать и так. Почему ты замолчал? Ага, я начинаю догадываться. Кажется, ты опять думаешь о... чувствах, да?

- Точнее, о состояниях. Счастье - несчастье. Это тебе не чуждо? Не так ли?

- Ты прав. Конструкторы создали нечто большее, чем то, что было в чертежах.

- Да. Но мои родители... они знали еще меньше. Прошу тебя, скажи мне, это мой последний вопрос на сегодня: как ты все это выдерживаешь?

В ответ он услышал тихое позванивание.

- Смеешься? Надо мной?

- Ты переоцениваешь сходство или недооцениваешь различия. Что же мне остается делать? Ты что-нибудь слышал о попытках самоубийств?

- Нет.

- Это, вероятно, требует кое-каких конструктивных усовершенствований. Может, со временем их введут. Я, по всей видимости, какое-то промежуточное звено на пути к более совершенным конструкциям.

- Как и я. В противном случае чего бы я тут с тобой сидел?

Они замолчали.

- Ты позавтракал?

- Да, спасибо. Выпил, кажется, какао. Ты так заботлив. А я могу проявить заботу о тебе?

- В какой-то мере. У меня потребности небольшие, ты это знаешь. Тебе нужны какие-нибудь сведения?

- Да. Каков градиент прироста скорости?

- Нормальный.

- На завтра у нас запланировано значительное увеличение ускорения?

- Да.

- Какова насыщенность окружающего нас вакуума?

- В пределах нормы. Нет ни частиц, ни метеоров, ничего. Небольшое количество ионов кальция, видимо, это старый след экстрасолярной кометы. Мы пересекли его четверть часа назад.

- Почему ты мне не сказал?

- Мы с тобой вели такую интересную беседу о мечтах... Кроме того, в этом ничего особенного нет.

- Да, пожалуй, и так, но я бы хотел... Я пойду в рубку.

- Хорошо. А тебе... не было скучно... со мной?

- Нет.

- Нет?

Они умолкли.

- Благодарю тебя.

4

Когда ракета стояла на земле, она была большой. Тень ее - широкая и длинная - напоминала взлетную полосу. Тупой нос ракеты, утолщенный в поперечнике, черным силуэтом вырисовывался на фоне неба и был похож на молот. Снаружи она и сейчас выглядела большой. Он помнил ее огромный хребет с двумя килями. Перед полетом он ради любопытства немного постоял на нем. А вот внутри за время путешествия становилось как бы теснее и теснее. Может, потому, что здесь не было ничего лишнего, бесполезного. Никаких ненужных закоулков, запутанных переходов, крутых поворотов строгая, прекрасная в своей простоте геометрия. Плавные линии потолочных перекрытий в коридорах. Шеренги боковых проходов к помещениям, каждое из которых имело свое назначение. Нежные тона пластмассы, мебель обтекаемой формы, как бы являющаяся частью стены или пола. Удобно размещенные источники света: для работы, для чтения, экраны, гаснущие по приказу, самооткрывающиеся двери. Механических рук, выдвигавшихся из притолоки двери, чтобы погладить его по голове, к счастью, не было. Он подумал об этом без улыбки.

В рабочем кабинете огромный стол был завален картами, листами блестящей кальки, над столом навис гибкий держатель с точечной лампой, управляемой голосом; возле стола - стульчик, чтобы работать, стоя на коленях и опираясь локтями о стол, и еще один стул чуть ниже, тут же нечто вроде козетки с профилированным сиденьем, удобно облегающим бедра. Слегка наклоненная крышка стола по форме напоминала палитру - асимметричность ее линий оживляла пространственную композицию комнаты. Вокруг за стеклянными стенами пышно цвели тропические цветы, он не знал, правда, существуют ли эти цветы или это имитация - во всяком случае, стекло было небьющееся. Цветы росли, у некоторых из них на ночь закрывались чашечки (сумерки он мог по своему желанию приблизить или отодвинуть, плавно меняя оттенки синеватой гаммы цветов). Ноги его тонули в зеленом, напоминающем траву, пушистом резиновом ковре.