Владимир Дэс - Из рая в рай (сборник)

Глаза мои буквально впились в вершинку женского сокровища. От этого маленький розовый сосочек вдруг вздрогнул и зарумянился.

У меня пересохли губы. Я понял, что мое волнение передается через эту чувственную плоть моей спящей красавице.

А сосочек стал расти прямо на глазах.

Женщина вдруг глубоко вздохнула и медленно перевернулась на живот, открыв моему взору бесчисленное богатство волнующих выпуклостей и впадинок спины и зарумянившейся попочки.

Свою великолепную головку Она положила высоко на подушку и, сразу успокоившись, задышала ровно и тихо.

Волосы укрыли Ее спину до лопаток и открыли застывшее в сонной неге белое мраморное лицо.

Оно было настолько беззащитно и прекрасно, что больше походило на личико юной сказочной феи.

Ротик был чуть приоткрыт, виднелись ровные, белые, как жемчуг, зубки.

Губки слегка подсохли, и от этого казалось, что они вот-вот лопнут под напором жизненной силы.

Носик еле слышно дышал, и дыхание превращалось в микроскопические бриллианты испарины над верхней губой.

Подбородок немного приподнялся и как бы нечаянно обнажил тонкую чувственную шею. Взбегая от хрупких ключиц тонким стеблем, она раскрывалась в гордый прекрасный бутон очаровательной женской головки.

Глазки – свернутые до поры лепесточки бутона, были прикрыты. Длинные черные ресницы спали. Густой перелесок бровей тоже расслабленно отдыхал.

Изящное, но беззащитное ушко обмотало вокруг себя локон прелестных шелковистых волос и ничего не слышало.

Казалось, мой взгляд обласкал все это божественное великолепие небесной плоти.

Но нет.

Вот я увидел родинку, а неподалеку – какой-то шрамчик или царапинку, но и они были милыми и очаровательными.

И тут мне показалось, нет, скорее я это почувствовал, что моя прелестница чуть замерзла.

Я решил сделать Ей приятное: снова окутать Ее облачным одеялом.

Я очень бережно накрыл женщину – самое великолепное и прекрасное создание из всех, кого Господу удалось сотворить на Земле.

Укрыл, чтобы Она не замерзла.

Но так, чтобы Она не проснулась.

«Спи, – сказал я ей, но не вслух. – Я у твоих ног.

И буду у твоих ног вечно.

Милая…»