Андрей Ерпылев - Осколок империи

Переправу большей части отряда завершили к ночи, и снаружи сейчас оставались лишь тяжелораненые, тащить которых через щель в скале медик запретил категорически, женщины и взвод охраны. Ну и, разумеется, лошади, поднять которых к проходу можно было только лебедкой. Горячие головы из казаков тут же предложили несколько способов «вознесения» четвероногих на кручу – многие из них воевали в Закавказье против турок и знали много всяких горных хитростей – но Владимир Леонидович остудил их, велев пока оставить скакунов на той стороне. Тем более что в густой растительности, покрывавшей дно котловины, толку от них особого не было.

Во внешнем устье расселины дежурил пулеметный расчет, сменять который полковник приказал каждые два часа, а его близнец держал под постоянным прицелом озеро и подступы к раскинувшемуся на его берегу лагерю.

Собственно говоря, лагеря пока никакого не было – только два десятка костров да лежанки из лапника, но охрана была поставлена, как в любом другом лагере. И хоть противник никак себя не проявлял, забывать об осторожности было глупо. А что до крыши над головой, то ночь выдалась неожиданно теплой по сравнению со всеми предыдущими, небо не пятнало ни единое облачко и, следовательно, с обустройством можно было подождать.

– Чувствуете, как здесь тепло? – продолжал Модест Георгиевич.

Собеседников у него было не так много: полковник, корнет Манской, штаб-ротмистр да невесть каким образом прибившийся к отряду еще в Барнауле инженер-путеец Гаврилович. Есаул, намаявшийся за день, дремал, раскинувшись по другую сторону костра в позе охотника на привале и уронив чубатую голову на сгиб локтя. Поручик Деревянко командовал охраной «госпиталя» на другой стороне гребня, его коллеги-драгуны увязались за ним и теперь, вероятно, волочились напропалую за сестрами милосердия у такого же костра «по ту сторону», пользуясь передышкой в военной жизни. Артиллерийский же капитан фон Герен, переживавший потерю последнего орудия, сухо откланялся и ушел спать к остаткам своих батарейцев. Оставшись не у дел, он заметно дистанцировался от остальных офицеров, и Еланцева это обстоятельство не могло не беспокоить.

Да! Рядом со спящим есаулом сидел «Митрофан Калистратович», который сонно моргал коровьими ресницами и время от времени тер глаза веснушчатым кулаком. Гнать проводника к «нижним чинам» сочли неуместным, да и секретов особенных у костра не обсуждалось.

– Еще бы! – юный Манской восторженно прищелкнул языком. – Если бы не сосны, то я, признаться, счел бы себя находящимся в Крыму. Да-да, господа! Только там в августе бывают такие тихие теплые ночи, такие яркие звезды над головой… Единственное, чего не хватает, так это шороха ночного прибоя. Помню…

– Ха, корнет! – возразил штаб-ротмистр, пошевеливая угольки костра веткой. – Вы в свои двадцать с небольшим хвостиком лет нигде, кроме Петербурга и дачи в Крыму, не бывали. А вот у нас под Белостоком…

Тема оказалась заразительной, и офицеры, позабыв про чины и года, принялись горячо обсуждать достоинства родных мест и тех местностей, где удалось побывать в мирной жизни. Один воспевал родную Полтавщину, другой – окрестности Курска, третий восторгался пляжами Ниццы… Казалось, что войны нет и в помине, просто у костра – допустим, на охоте или на загородной прогулке – собралось несколько старых друзей.

– Но согласитесь, господа, – пытался свернуть разговор на интересную ему тему приват-доцент, родившийся под Вологдой и всю жизнь проживший в местах, далеких от субтропиков. – Вероятно, в данной котловине, защищенной от ветров горами, образовался собственный микроклимат. Не удивлюсь, если тут среднегодовые температуры…

– О чем вы говорите, доктор, – мечтательно заявил штаб-ротмистр, откинувшись на спину и любуясь огромными звездами, складывающимися в четкие созвездия, словно сошедшие со страниц атласа Гевелия. – Микроклимат, среднегодовая температура… А я вот помню, как в девятьсот одиннадцатом году ездил с одной дамой… Без имен, господа, разумеется… Так вот: в Париже, на рю де Винагриер…

– Стой! Кто идет! – раздалось сверху, и знакомый голос тут же перебил часового:

– Своих не узнаешь, дурак?

– Опять ротмистру Зваричу не спится, – проворчал из темноты невидимый поручик Аверин, видимо подошедший «на огонек» от своих, дувшихся в вист товарищей. – Наверное, получил афронт от дамы сердца и…

– Что бы ты понимал, Сережа, – ротмистр, тяжело припадая на раненую несколько месяцев назад, но никак не желавшую заживать ногу, подошел к костру. – Моя дама сердца далеко отсюда… Да у вас тут Ташкент, господа! – завистливо протянул он, протягивая к костру ладони. – И трава сухая… Неужели ни капли не упало?

– Вы о чем, сударь, – недовольно посторонился путеец, и тут все разглядели, что с ротмистра ручьем бежит вода. – Какие капли? Да почему вы мокры? В озеро упали?

– Вы не поверите, господа, – пробасил ротмистр, от которого валил пар. – По ту сторону – дождь, как из ведра, а у вас тут – ни капли…

– Вы что: пьяны? – повысил голос полковник. – Если вы добрались до запасов господина Привалова…

– Ах, если бы, – вздохнул гусар, выжимая фуражку. – Ни капли во рту с самого Кедровогорска. О, да у вас тут даже туч нет!

– Тогда вы бредите, ротмистр! – воскликнул Манской.

– Я не знаю, каким образом такое возможно, но я говорю правду. Если не верите, можно прогуляться до входа, юноша, – предложил гусар. – Я охотно приму там ваши извинения. Даже если дождь по ту сторону уже прекратился, то камни еще высохнуть не должны и сразу несколько десятков свидетелей подтвердят, что я прав. Вы не составите нам компанию, господа?..

Толпа офицеров, с риском столкнуть вниз друг друга, и недовольных, мокрых до нитки пулеметчиков долго толпилась у противоположного выхода, с недоумением вглядываясь в затянутое тучами небо и прикрывая лица от брызг, заносимых ветром в расселину.

– Чертовщина какая-то… – пробормотал приват-доцент, озабоченно протирая платочком стеклышки пенсне.

– Виданное ли дело – лошадей на веревках в гору тащить? Может, их кавказские кони к такому и привычные, а я своего Фугаса на гору таращить не дам!

Есаул с верным вахмистром Мироненко, оседлав лошадей, отправились поутру вдоль горной гряды, чтобы поискать место, более удобное для переправы в котловину, чем уже окрещенный бойкими на язык офицерами «дефиле» [3] От фр. défilé – ущелье, узкий тесный проход между возвышенностями или водными преградами (в котором можно атаковать противника). проход.

Солнышко снова сияло вовсю, играя миллионами собственных отражений на мокрой листве и траве, и не верилось уже, что ночью тут прошел странный дождь, щедро оросивший все по одну сторону кольцевой гряды, но не уронивший ни капли по другую. Конечно, обоим были знакомы дожди, идущие «полосами» так, что в одной части станицы все залито, а в другой – сухо, но после того как всадники удалились от лагеря на несколько верст, стало понятно, что ни о каких «полосах» речи быть не может. Разве что странная туча так же, как и они, прилежно огибала котловину по ее внешнему краю. Вещь сама по себе небывалая, но загадок и без того хватало, поэтому оба, не сговариваясь, не поднимали в разговоре этот вопрос. Зато уж остальное обсуждалось со всех сторон.