Леонид Пантелеев - Последние халдеи

– Прекрасно, прекрасно, – сказал графолог, собирая записки в груду. Вы слишком прилежны. Всё? – спросил он.

– Всё, – ответили мы.

Поправив очки, он начал читать. Уже на четвертой записке он так покраснел, что мы испугались. Так умеют краснеть только девочки и некоторые мальчики, которых часто дразнят и бьют. Взрослых людей мы не видели этаких.

Проглядев еще две-три записки, графолог поднял глаза.

Мы испугались.

– Ну вот, – сказал он. – Все это нужно, пожалуй, показать вашему директору. Он, мне думается, лучше сумеет определить ваши характеры и ваше поведение. Но вы не ошиблись, – вдруг улыбнулся он. – Я – фокусник.

– Видите эту груду бумажек? – сказал он. – Она есть!

Загадочно улыбаясь, он снова полез в карман и вытащил оттуда что-то.

Всё больше и больше пугаясь, мы вытянули шеи, приподнялись над партами. Вытащи он из кармана змею или живого зайца, мы бы не испугались больше. Мы чувствовали себя как в цирке, где все невозможное возможно.

Но он вынул – спички.

Размашисто чиркнув, он подпалил бумагу.

Пламя скользнуло по белому вороху, потекло к потолку и проглотило наш страх.

– Теперь ее нет, – раздался голос графолога.

– Ур-ра-а-а! – закричали мы. – Ура! Ура!

Голубоватый дым рассеялся над кафедрой.

Человек у дверей надевал галоши.

– До свиданья, – сказал он и скрылся.

По-видимому, эту барышню долго и основательно пугали. Добрые люди наговорили ей ужасов про дефективных детей. Перед этим она прочла не одну и не две книжки про беспризорников, которые сплошь убийцы и поджигатели, которые разъезжают по белому свету в собачьих ящиках, ночуют в каких-то котлах и разговаривают между собой исключительно на жаргоне.

Барышня подготовилась.

Пока Викниксор знакомил нас с нею вечером после ужина, мы насмешливо разглядывали это хрупкое, почти неживое существо. Когда же Викниксор вышел, со всех сторон посыпались замечания:

– Ну и кукла!

– Скелет!

– Херувимчик!

– Мисс Кис-Кис…

Барышня покраснела, потупилась, закомкала платочек и вдруг закричала:

– Ну, вы, шпана, не шебуршите!

От неожиданности мы смолкли.

Барышня сдвинула брови, подняла кулачок и сказала:

– Вы у меня побузите только. Я вам… Гопа канавская!..

– Что? – закричал Японец. – Как? Что такое?

Он вытаращил глаза, схватился за голову и закатился мелким, пронзительным смехом. Японец дал тон. За ним покатился в безудержном хохоте весь класс. Стены задрожали от этого смеха.

Барышня громко сказала:

– Вы так и знайте, меня на глот не возьмете. Я тоже фартовая.

Она усмехнулась, харкнула и сплюнула на пол. Молодецки пошатываясь, она зашагала по классу.

– Шухер, – сказала она, – хватит вам наконец филонить. Ты что лупетки выкатил? – обратилась она к Японцу.

Тот, не ответив, еще оглушительнее захрюкал.

– Послушай! Подхли сюда! – закричала она тогда.

Согнувшись от смеха, Японец выбрался из-за парты и прошел на середину класса. Мы придушили смех.

– Ты что гомозишь, скажи мне, пожалуйста? – обратилась воспитательница к Японцу.

– Ась? – переспросил Японец. – Что?

– Ты это вот видел? – сказала барышня и поднесла к самому носу Японца маленький смешной кулак.

– Это? – спросил Японец и, деланно изумившись, воскликнул: – Что это такое?

– Видел? – угрожающе повторила барышня.

– Ребята! – воскликнул Японец и вдруг цепко схватил руку несчастной барышни повыше кисти. – Ребята! Что это такое? По-моему, это – грецкий орех или китайское яблоко…

Мы выскочили из-за своих парт и обступили халдейку.

– Пусти! – закричала она, задергалась и сделала попытку вырваться. Но Японец крепко держал ее руку. – Пустите, мне больно. Мне больно руку…

Японец злорадно хихикал. Мы тоже смеялись и кричали наперебой:

– Лупетка!

– Ангел!

– Мадонна Канавская!

Барышня вдруг заплакала.

Японец разжал ее руку, и мы, замолчав, расступились.

Подергиваясь хрупким нежным тельцем, барышня вышла из класса.

Мы были уверены, что не увидим ее больше.

И вдруг на другой день, после ужина, она опять появилась в нашем классе.

– Здорово! – сказала она, улыбаясь. – Что зекаете? Охмуряетесь?

Снова посыпались невпопад блатные словечки. Снова несчастная барышня разыгрывала перед нами роль фартовой девчонки, плевала на пол, подсвистывала, подмигивала и чуть ли не матерно ругалась.

Советы добрых людей не пропали даром. Барышня решила не поддаваться «на глот» и вести себя с дефективными по-дефективному. Сказать по правде, на нас уже действовала ее система, и мы вели себя несколько тише.

– В стирки лакшите? – спросила она.

– Лакшим, – ответили мы.

– Клёво, – сказала она.

Мы не знали, что значит «лакшить в стирки».

– По-сецки поете? – спросила она.

– Поем, – ответили мы. И тоже не знали, что значит «по-сецки».

– И в печку мотаем, – сказал Японец. – И в ширму загибаем. И на халяву канаем.

– Ага! – сказала барышня. – Клёво!

Она была необычайно довольна и счастлива, что сумела найти общий язык с необузданными беспризорниками. Она ходила по классу, как дрессировщик ходит по клетке с тиграми. Тигры сидели смирнехонько и ждали, что она будет делать дальше.

Дальше, на следующий вечер, она принесла какой-то коричневый ящичек и поставила его на стол.

– Давайте займемся делом, – сказала она.

– Клёво! – ответили мы хором.

Барышня посвистала чего-то, потерла лоб, почесала затылок и спросила:

– Кто из вас умеет читать?

Мы не обиделись.

– Я немножко умею, – сказал Янкель.

– Прекрасно, – сказала воспитательница. – Канай ко мне.

Янкель подошел к учительскому столу. Халдейка открыла ящик и стала вынимать оттуда какие-то веревочки, карточки и деревянные кубики. На кубиках были оттиснуты буквы русского алфавита.

– Ты знаешь, какая это буква? – спросила барышня, взяв со стола кубик с буквою «А».

– Знаю, – ответил Янкель. – Как же… Отлично знаю… Это «Гы».

– Ну что ты, – поморщилась барышня. – Это «А».

– Может быть, – сказал Янкель. – Извиняюсь, ошибся.

– А это какая? – спросила барышня, поднимая кубик с буквою «Б».

– Это «Гы», – сказал Янкель.

– Опять «Гы». А ну-ка, подумай хорошенько.

– «Гы», – сказал Янкель.

– Нет, это «Б». А это какая?

– Дюра, – сказал Янкель.

Мы дружно захохотали.

Внезапно открылась дверь, и в класс вошел Викниксор. Как видно, он долго стоял у дверей и слушал.

– Товарищ Миронова, – сказал он. – Прошу вас собрать ваши вещи и пройти в канцелярию.

Барышня торопливо сложила свои веревочки, кубики и картонки в ящик и с ящиком под мышкой покинула класс.

Из школы она навсегда исчезла.

Откуда-то стороной мы узнали, что в начале 1922 года она поступила в китайскую прачечную на должность конторщицы или счетовода.