Гюнтер Герлих - Девочка и мальчик

Девочку спрашивают, как ее зовут и где она живет.

— Катрин Шуман, — говорит девочка, — Шуман с одним «н», Симон-Дахштрассе, пятый этаж. Знаете, у Варшауэр Брюкке.

— Знаю, — записывая, резко бросает регистраторша. Она, видимо, торопится, хочет идти обедать: время близится к двенадцати.

— Сколько лет? — спрашивает она.

— Четырнадцать, — отвечает Катрин Шуман, — скоро пятнадцать.

Регистраторша недоверчиво взглядывает на нее:

— Четырнадцать? Я бы дала на два больше. Уж так ты выглядишь.

«Что с ней, — думает Катрин, — я же ей ничего не сделала. Это ее работа, и я не в игрушки играть пришла… А как она ногти намалевала, лиловые. Никогда еще такого не видела».

Девочка чувствует себя несказанно усталой, даже рассердиться не в силах. В другой ситуации она бы за словом в карман не полезла.

Ей сделали укол, лекарство начинает действовать. Ей сделали даже два укола, один противостолбнячный, второй успокаивающий, чтобы уменьшить боль, как сказал врач.

Врач отнесся к ней совсем иначе, чем регистраторша, он очень осторожно снял повязку и сказал:

— Сейчас все будет хорошо, еще чуточку потерпи. Ну и рана. Как это случилось?

— Коньком, полозом, — объяснила Катрин сдавленным голосом, ей же было чертовски больно.

Но она не стонала, нет. Не в ее, Катрин Шуман, правилах сразу реветь, чуть что случилось.

Врач обработал рану и наложил новую повязку. Девочку он утешил:

— Ходите в брюках, так никто ничего не заметит. Будете слегка прихрамывать, а боль пройдет через день-два. У вас глубокая рана. Все могло кончиться значительно хуже. Полозом и кость раздробить можно. Через три дня приходите. А сейчас я пропишу вам таблетки. Вы бы поплакали, иной раз помогает.

Так с ней говорил врач. А регистраторша? Она продолжает допрос:

— Отец, мать, имена. Место работы?

— Дитер Шуман, отец. Работает в железнодорожных ремонтных мастерских у моста Варшауэр Брюкке. Маму зовут Марианна. Работает на электроламповом. На конвейере. Люминесцентные лампы. Как у вас над умывальником.

— И завод тоже у Варшауэр Брюкке, а?

— Да, на другой стороне.

— Ну вот, теперь мы знаем точно, хм, все собрались у Варшауэр Брюкке, — хмыкает регистраторша.

Катрин снова слышит раздражение в ее тоне и хотела бы спросить, почему она с ней так разговаривает. Но тут регистраторша равнодушно замечает:

— В следующий раз принеси страховое свидетельство. Его всегда нужно носить в сумке.

Регистраторша выходит из-за письменного стола и, шагнув к зеркалу, включает лампу, вплотную придвигает лицо к зеркалу, рассматривает его — она, видимо, близорука.

Катрин поднимается, но вздрагивает от боли. Прихрамывая, идет она к двери, еще раз убеждаясь, что люди бывают такие и этакие. Если в коридоре, у кабинета врача, тот мальчик ее не ждет, ей придется подумать, как добираться до дому. Хорошо бы, он не сбежал потихоньку. Нет, мальчик ждет в коридоре. Он привез ее сюда, именно ему она обязана своей раной. Но мальчик не виноват, нет, правда не виноват. Он чертил на льду дуги и петли, а Катрин загляделась. Вот оттого, что Катрин Шуман замечталась, они и столкнулись.

Мальчик, стало быть, ждет в коридоре у двери и вскакивает, когда девочка выходит из кабинета.

— Вот так да, какая же ты бледная! — удивляется он.

Но и он, мальчик, такой же бледный.

— Ладно, — отвечает Катрин, — только брюки пропали. Не починить, видно.

— Купим новые, — решительно заявляет мальчик, — чего там. Иначе зачем у моих родителей страховка!

Они стоят друг против друга и внезапно смущаются. Знакомы они всего какой-нибудь час. Столкнулись на льду, не раньше. Катрин растянулась и сразу даже ничего не почувствовала, но секунда — и ее пронзила острая боль.

Мальчик подтащил ее к борту катка. Куском бинта перевязал как смог рану, сбегал за своим мопедом и привез ее сюда, в поликлинику.

— Я отвезу тебя домой, — говорит мальчик.

На нем серо-зеленая куртка и застиранные джинсы. Белокурые волосы не слишком длинные. А глаза кажутся в эту минуту очень большими.

— Тебе куда? — спрашивает он.

— Симон-Дахштрассе. Доедешь до Карл Марке-аллее, а там до Осткройца. Я скажу тебе.

— Схожу-ка я лучше за такси. У моего мопеда плохая амортизация. Не годится для человека с раной на ноге.

— Такси? Слишком дорого.

— Чепуха. Тебе нужно домой.

— Я выдержу. Укол действует. Рана больше не болит.

— Ну, если так, — нерешительно говорит мальчик, — тогда поехали.

Наступать девочке все-таки больно, и мальчик — он озабоченно наблюдает за ней — подхватывает ее под руку, она благодарна ему за это.

Катрин опирается на руку мальчика. Капюшон его куртки трет ей щеку, и она отворачивает голову.

На улице не холодно. Падает легкий снежок, сырой, он тотчас тает на асфальте. При такой погоде ехать надо очень осторожно.

Катрин сидит, крепко ухватившись за мальчика. Со страхом поглядывает она на боковую стенку огромного грузовика, катящего почти вплотную к ним. Мальчик объезжает все выбоины, едет очень осторожно. А Катрин кричит ему в ухо, куда нужно ехать. Скоро, однако, замечает, что улицы здесь ему знакомы.

Когда они подъезжают к мосту Модерзонбрюкке, снегопад усиливается. Но Катрин вздыхает с облегчением — сейчас она будет дома, они уже едут по ее улицам. Там, где Симон-Дахштрассе упирается в Ревалерштрассе, там стоит дом, в котором она живет с тех пор, как себя помнит.

Мальчик выключает мотор, снимает шлем с головы.

— Ничего себе конец отсюда до катка, — говорит он.

— Другого катка нет, — возражает Катрин.

Ее лицо горит от ветра. Боль в ноге прошла, это действует укол. Она без труда сходит с мопеда и идет не хромая.

— Послушай, — говорит мальчик, — вот тебе мои адрес и телефон. Если что надо, звони. Мне очень жаль, правда, что так получилось.

Он протягивает Катрин записку, которую она сует в карман своей теплой куртки.

— Еще все счастливо обошлось, сказал врач. А ты парень что надо, позаботился обо мне.

— Не свинством было бы поступить иначе? — удивляется мальчик.

Вот и все, собственно говоря, сказано.

— Ну, пока. Езжай осторожнее, — предупреждает Катрин.

Она машет ему, он тоже махнул:

— Привет!

Девочка быстро идет к двери дома. Но в подъезде она прислоняется к стене: рана все-таки здорово болит.