Николай Толстой-Милославский - Жертвы Ялты

Министерство иностранных дел приказало ССО передать НКВД сорок русских, которых готовили для переброски в Германию. Разумеется, сотрудникам ССО пришлось подчиниться, но когда за этими людьми послали, они куда-то исчезли, и найти их не удалось (кто-то намекнул русским о предстоящей передаче их НКВД). Сотрудники ССО рассыпались в извинениях, но делать было нечего *115.

Вернемся, однако, к решению Кабинета военного времени от 4 сентября уступить требованию СССР о возвращении всех советских граждан. Напомним, что кабинет соглашался на это при одном условии: советское правительство должно гарантировать, что к пленным, репатриируемым таким образом, не будет применено никаких мер, могущих вызвать ответные репрессии со стороны немцев по отношению к английским военнопленным.

11 сентября советский посол Гусев явился к Идену *116. На этот раз он был в агрессивном настроении, и на удивленного министра обрушился град упреков. (До того, как стать дипломатом, Гусев служил в НКВД.) Главные обвинения сводились к тому, что английские охранники плохо обращаются с русскими пленными (существование которых советское правительство преспокойно игнорировало на протяжении нескольких недель) и что вследствие антисоветской пропаганды, распространяемой фашиствующими элементами, незначительная часть пленных отказывается возвращаться на родину. Гусев добавил, что к русским нельзя относиться как к военнопленным, поскольку подавляющее большинство их было принуждено к службе в немецких войсках под давлением, и, следовательно, они никогда не были частью вражеских вооруженных сил *117.

Министр иностранных дел знал, что жалобы на плохое обращение с пленными не соответствуют действительности. Он возмутился, и последовало то, что его коллега Орм Сарджент назвал "бурным объяснением". По словам самого Идена, он чуть было не бросил советскому послу открытый упрек в необоснованности его обвинений, но сдержался и ограничился лишь тем, что довольно холодно простился с Гусевым.

В решении кабинета, вынесенном за неделю до этого, имелась всего одна оговорка относительно условий репатриации русских. МИД немедленно подтвердил, что "понимает решение кабинета так, что военнопленные на Ближнем Востоке не будут переданы русским до получения гарантий от советских властей" *118. Через два дня МИД представил военному министерству проект письма советскому послу, где сообщалось о решении кабинета и подробно излагалось настоятельное требование соблюдать условие о том, что пленные не должны "подвергаться наказаниям, могущим вызвать риск немецких репрессий" *119. Военное министерство одобрило текст *120.

Но тут в дело вмешался Иден. Понимая, что был слишком прямолинеен в разговоре с Гусевым, министр счел неразумным выдвигать вообще какие бы то ни было условия. Орм Сарджент срочно позвонил сэру Фредерику Бовеншену, предлагая военному министерству одобрить предложение министра иностранных дел и не ставить советским властям никаких условий. Военное министерство не возражало. Так провалилась попытка хоть немного ограничить произвол советских властей в отношении репатриируемых.

Тут, однако, возникла новая проблема, которой Орм Сарджент коснулся в телефонном разговоре с Бовеншеном. Настаивая на снятии условия, рекомендованного кабинетом, он заметил:

...требовать такие гарантии... значит обострять дело, что может отразиться на обращении русских с нашими собственными военнопленными, когда из рук немцев они попадут в руки Красной армии. *121.

Английские и американские военнослужащие, взятые в плен немцами, обычно размещались в лагерях на востоке Германии, в Польше или на Балканах. По данным союзной разведки, зимой 1944-45 годов в этих лагерях находилось около 40 тысяч англичан и 75 тысяч американцев *122, и было очевидно, что большинство их будет освобождено Красной армией по мере её продвижения в Польшу и на Балканы. Союзные правительства считали быстрое и безопасное возвращение освобожденных соотечественников на родину делом первостепенной важности. 11 июня 1944 года главы английской и американской военных миссий в Москве обратились в генштаб Красной армии с просьбой известить их, когда будут освобождены лагеря, где содержатся англо-американские военнопленные, а также надлежащим образом позаботиться об освобожденных. Советские власти сначала заверили, что все будет сделано, но впоследствии саботировали все попытки сотрудничества в этой области *123.

Однако теперь, когда советские власти требовали возвращения своих собственных граждан, находившихся в плену в Западной Европе, появилась вероятность того, что с советскими представителями удастся сотрудничать более плодотворно. И действительно, глава советской военной миссии в Англии генерал-майор Васильев намекнул, что "советское правительство исполнено готовности отослать находящихся у него пленных домой, равно как и получить назад своих собственных", и дал понять, что "лично готов помочь" *124. Правда, через неделю военное министерство получило тревожную телеграмму от главы английской военной миссии в Москве генерала Берроуза. Он жаловался, что, хотя "сделано все возможное", чтобы склонить советские власти к сотрудничеству в помощи освобожденным английским пленным, все эти попытки "натолкнулись на полное нежелание русских сотрудничать". Берроуз предлагал "в подходящий момент проинформировать Васильева, что сроки репатриации советских военнопленных зависят от отношения Советов к нашим пленным" *125.

Военное министерство не без колебаний одобрило это предложение. Военный министр сэр Джеймс Григг высказался по этому поводу весьма пессимистически: "В целом я согласен, – писал он, – хотя у меня есть искушение предложить МИДу с самого начала выбрать более жесткий курс. Впрочем, они все равно на это не согласятся!" *126.

И он был совершенно прав. МИД несомненно отказался бы от жесткой линии. Правда, мидовские чиновники отважились на предложение "прозрачно намекнуть" генералу Васильеву, что советские требования встретят куда более теплый прием, если советская сторона проявит взаимность; и 27 сентября бригадир Файербрейс из группы связи с русскими сделал этот "прозрачный намек". В соответствии с инструкциями, он объяснил Васильеву, что несговорчивость советских властей может отрицательно сказаться не столько на практических мерах по репатриации русских, сколько на юридических процедурах по определению статуса русских пленных в Англии. Вышинский в Москве и Гусев в Лондоне возражали против того, что англичане считают оказавшихся в их руках русских военнопленными, находя это оскорбительным для подданных союзного государства, и требовали, чтобы с ними обращались как "со свободными гражданами союзной державы". Англичане в принципе не возражали, однако объясняли, что для этого необходимо принять специальный "Закон о союзных вооруженных силах", составленный с учетом нужд правительств в изгнании, таких как французское и польское, пожелавших содержать военные части на территории Англии. Сейчас МИД склонялся к тому, чтобы задержать принятие такого закона до ответа советских властей. Файербрейсу пришлось попотеть, растолковывая ситуацию советскому собеседнику: Васильев никак не мог взять в толк, что в Англии даже правительство должно соблюдать законы, и упорно полагал, что всему виной – британское коварство. Но независимо от того, понимал ли Васильев хитросплетения английской юриспруденции или нет, английские власти решили отложить принятие "Закона" до тех пор, пока советские власти не проявят большей готовности к сотрудничеству. Генерал Берроуз в Москве был извещен об этом шаге *127.