Тихон Задонский - Собрание сочинений, том 1

Между литургиями, или же когда не бывал у поздней литургии, все утреннее дообеденное время посвящал писанию сочинений. Когда же бывал у поздней литургии, то выходя из церкви, вступал в беседы с простыми богомольцами, или приводил к себе детей и учил их, или принимал у себя друзей и беседовал с ними, или делал все это вместе. Живя на своем собственном содержании, Святитель имел свой собственный стол и никогда в Задонске не ходил на общую трапезу. В обыкновенное в монастырях время для обеда садился за стол, причем, несмотря на скудость своего стола, очень часто говаривал: «Слава Богу! вот у меня хорошая пища! А собратья мои?!.. Иной бедный в темнице сидит, иной без соли ест! Горе мне окаянному!» Во время стола, келейник всегда читал ему писания ветхого завета, преимущественно же книгу пророка Исаии, которую особенно любил Святитель. Иной раз велит читать какую-нибудь главу, а сам, положив ложку, начнет плакать. После обеда, имел обычай около часа отдыхать, а затем читал жития святых и писания св. отцов. В летнее время, после отдыха, прохаживался в монастырском саду и за монастырем. Во время прогулок читал псалтирь, которую брал всегда с собой, куда бы ни пошел, или же предавался богомыслию. Вечером также принимал посетителей, ходил к вечерни. При свете огня, после вечерни, заставлял читать библию и часто на вопрос чтецу: разумеет ли он, что читает? – изъяснял темные места из прочитанного. Затем исполнял монастырское правило с коленопреклонением, слезами и воплями. В этом упражнении нередко заставало Тихона утро, и он ложился спать, употребляя на сон не более четырех часов.

Общим отличительным свойством святителя Тихона была простота. Решившись оставаться в Задонске навсегда, он стал вести себя так, как требовало того это свойство его души. Привезя с собой все, что он имел в епархии, по требованию приличий, как-то: «шелковое платье, теплые и холодные подрясники и рясы на теплом меху и прочее приличное архиерейскому сану одеяние, перину с подушками, одеяла хорошие, карманные серебряные часы и подобное», – он все это продал и вырученные деньги роздал бедным. У себя же оставил для употребления самое необходимое, и по качеству самое простое и незатейливое, например, оловянную и деревянную посуду, два медных чайника, – один для воды, другой для чая, – две пары чашек, чайник, два стеклянных стакана, медный таз, стенные часы с кукушкой, немного холщевых полотенец и белых носовых платков тонкого полотна. Постель он себе сделал из ковра, набитого соломой, изголовьем служили две набитые пером подушки, за одеяло отправлял службу овчинный тулуп, покрытый китайкой. Наряд его, в котором он стал ходить, был также самый простой: одна суконная гарусная ряска, два подрясника, – один овчинный, другой заячий, покрытые темной китайкой, – пояс ременный, – на ногах, обыкновенно, шерстяные чулки, подвязанные ремнем, и коты (две зимы он ходил в лаптях, впрочем только в келии), в руках самые простые ременные четки, – вот весь его наряд и богатство. «Ни сундука, никакого влагалища и ничего подобного не было у него; разве только старый кожаный мешок, в который клал он, в случае выезда куда-нибудь книги, гребень, несколько рубах и восемь фуфаек из белой байки, которые он часто переменял от сильной испарины».

В комнате тоже не было изысканных украшений. Кроме св. икон, стены его комнат украшались св. картинами, питавшими его богомыслие, из которых на одной был изображен лежавший в гробу изможденный старец, – картина, напоминавшая ему о смерти и потому висевшая у ног постели, а на других изображались страдания Христовы. Эти последние висели также в спальне, близ постели, чтобы при взгляде на них приводить себе на память непостижимую и невыразимую любовь Спасителя к человеку, как она явлена нам в Его крестной смерти за нас. Впоследствии он еще приобрел для себя гроб, чтобы, взирая на него, сильнее чувствовать мысль о смерти и небоязненнее готовиться к ней. Так разоблачившись от благолепия, приличного сану архиерея, свт. Тихон приоделся смиренномудрой нищетой простого инока. И хотя впоследствии позволил себе, после усиленных просьб почитавшего его Тихона III, принять штофную ряску, и хотя из взаимного уважения к нему надевал ее иногда, но несмотря на это, опасаясь помыслов стяжания, или тщеславия, не любил этой ряски. «Это бредни, братец», – говорил он келейнику, когда придя из церкви, снимал ее с себя. «Давай на стол скорей, я есть хочу», – прибавлял он при этом, как будто желая отвлечь свою мысль от этой роскошной для монаха одежды. [42]

Ту же простоту показывал Тихон и в своих действиях. Так он работал в монастырском саду, сам рубил дрова, иногда без верхнего платья, в одной белой рубашке, косил траву для своей лошади, которая была подарена ему и жила у него три года. «Временем сам дрова рубил, – пишет о нем келейник, – прикажет мне бывало: наточи топор хорошенько и рукавицы свои принеси мне, я дров нарублю на печку свою, авось-либо поразобью кровь себе, может быть и поздоровее буду». Однажды прогуливался он за монастырем, и, придя в келию, сказал мне: «Я нашел в лесу лежащую колоду, из которой дров воза два или более будет; возьми топор, пойдем и вырубим ее, а то мы, братец, дрова-то покупаем». Мы пошли в лес и начали колоть, он же разделся и колол в одной рубашке, а поколов, говорил мне: «Так я умаялся; даже пить захотел, сходи, пожалуй, в монастырь и квасу принеси», – в чем он подавал мне пример к трудолюбию».

Впрочем, в этих трудах его несколько стеснял епископский сан, почему и сами труды телесные были для него больше предметом желаний. «Если бы не сей сан, – говаривал он нередко, – я бы пошел в самый пустынный монастырь, и употребил бы себя на простые работы, как-то: дрова рубить, воду носить, муку сеять, хлебы печь и т.п. Но та беда, что у нас в России нельзя сего сделать». Почему он мысленно переносился на Афон, где епископы, оставив свои епархии, живут в уединении и трудятся наравне с другими монахами, и любил беседовать с иноками, приезжавшими оттуда.

Такой же простотой отличался святитель Тихон и в своем обращении с ближними. Впоследствии, в своем месте мы скажем о его простом обращении с детьми и с крестьянами, сейчас же напомним себе только о его простоте в обращении со своими келейниками и прислугой. Он не терпел и избегал обычных услуг от своего келейника и принимал их только в необходимых случаях. По свидетельству одного из келейников, никто из служивших у него никогда его не одевал, не раздевал, и не разувал; «но по смиренномудрию своему, все это он сам делал». «Только когда силы его истощались, я, – говорит келейник, – усердно упрашивал его, дабы благоволил все то к спокойствию его выполнять и то едва упросил: все говорит – бывало: я еще сам в силах». Такова вообще была жизнь Святителя в Задонске.