Николай Еремеев-Высочин - Пако Аррайя. В Париж на выходные.

На пару минут. Без пятнадцати шесть зазвонил будильник – мне пора было ехать в аэропорт.

Веки мои были такими тяжелыми, словно я не спал неделю. Я закрыл глаза, чтобы отключиться еще хотя бы на пару минут. Я бы наверняка снова провалился в сон, но тут зазвонил Бах. Это была Джессика – черт, я что, опаздывал? Опять напутал что-то со временем со всеми этими трансатлантическими пересчетами?

– Солнышко, это мы!

«Солнышко»! Я сразу вспомнил, что я, ее муж, – предатель, скрытый шпион. Попробуйте просыпаться, когда ваша первая мысль – о собственной подлости! Правда, я всегда был предателем. Но пока этой подлости не угрожало разоблачение, ее как бы и не было.

Потом я сообразил, что раз Джессика звонит, значит, она уже на земле. Я что, всё-таки проспал?

- Видишь, как нам не везет! – сказала Джессика.

– Как не везет? Где вы?

– В Брюсселе. Мы только что сели, еще катимся.

– А что случилось?

– По пути какая-то страшная гроза. Нас обещали выпустить через пару часов.

Я посмотрел на часы. Без пяти шесть. Хм, я не проспал, но всё откладывалось. А как же Метек?

– Ты у себя в номере?

Джессика всё же такая подозрительная, когда я не у нее под боком.

– Да. У меня такси заказано через пять минут.

– Солнышко мое, как мне жаль! Досыпай тогда, раз неизвестно точно, когда мы прилетим. Мы прекрасно доберемся сами на такси.

– Да нет, я вас встречу. (А как же Метек?) Ты только сообщи мне, когда пойдете на посадку.

– Я позвоню, как только будет известно что-то новое, – пообещала Джессика, что мало вязалось с ее просьбой немедленно ложиться спать.

– Обязательно! – сказал я. – Ну, целую!

– Папа, мы из самолета видели целое звено истребителей! Три штуки, они летели рядом с нами, – крикнул в трубку Бобби.

– Завидую вам. Ну, целуй его! До связи!

– Целую, мой хороший.

Я положил телефон на тумбочку у кровати и вдруг вспомнил. Вспомнил – и сон слетел моментально. Начинался последний день моей прежней, привычной, такой, как теперь выяснялось, дорогой и остро необходимой мне жизни.

Так, наверное, смотрит на свое повседневное существование человек, которому вдруг сообщили, что у него неоперабельный рак. И, в сущности, гонец, который прибудет ко мне из Москвы утренним рейсом, вряд ли сможет что-либо изменить. Да, я соглашусь на химиотерапию, но мы все знаем, чем это закончится. От иррациональной веры в то, что жизнь чудесным образом всё уладит, которая на миг посетила меня в полудреме, не осталось и следа.

А, может, нам перебраться на Кубу? Я вспомнил горы, подходящие к самому морю между Мареа-дель-Портийо и Сантьяго, островок метрах в ста от берега, единственный домик, белеющий там сквозь крону деревьев, и звучащая в нем кубинская музыка – быстрая, веселая, но от которой вполне можно и заплакать. Вот где бы я хотел жить, если бы мне пришлось скрываться от всего мира! Разумеется, с Джессикой и Бобби. Но отношения с кубинцами уже другие. Те примут скорее американского бизнесмена, чем бывшего российского разведчика. Так что в оставшиеся мне годы будет только снег, сыплющий с неба с сентября по апрель, грязная каша под ногами с октября по март и два месяца холодного дождливого лета. И в отличие от соседа по дому, торгующего стиральным порошком оптом, я даже не смогу слетать погреться в Турцию или Египет. И всё это, разумеется, без Джессики и Бобби!

Я даже подумал, как в этой новой ситуации мне поступить с Метеком. Это ведь, в сущности, мой коллега, который в критической ситуации убрал ненужных свидетелей, не обращая внимания на пол и возраст. Как я бы сам поступил с негром-портье из «Клюни», будь у меня действительно револьвер? Я усмехнулся, вспомнив его трясущиеся руки и дрожащий голос – он, наверное, уверен, что его спасли только нагулявшиеся перед сном голландцы. Так что же мне делать с Метеком? Готов ли я на пороге перемен, сопоставимых со скоропостижной смертью, простить своего врага? Дальше я не размышлял – просто прислушался к себе. И понял, что с Метеком я всё равно должен рассчитаться – как человек, который перед переходом в мир иной стремится привести в порядок свои дела. Насилие и методичность.

У меня есть еще одна любимая цитата из Ницше. Ее я вспоминаю, когда мне совсем плохо, когда увидеть себя со стороны, стать наблюдающим, уже не помогает. Я применяю ее и в тех случаях, когда плохо друзьям, и на всех она оказывает почти чудотворное терапевтическое действие. Мысль эта открывает «Злую мудрость» и звучит так: «Смерть достаточно близка, чтобы можно было не бояться жизни».

Да, но – черт! – была еще одна проблема. У меня с собой была сумка, в которой я нес не только видеокамеру – о ней Джессика знала, хотя и не обо всех ее усовершенствованиях. Там же, в пластиковом пакете был паспорт на другое имя, кредитная карточка, а также мои накладные усы, брови и парик, который я уже успел стянуть с головы, чтобы вновь обрести облик примерного мужа и уважаемого бизнесмена Пако Аррайя. Мои самостоятельные поездки иногда вызывают у Джессики приступы болезненной подозрительности – уже не раз у меня возникала абсолютная уверенность, что она мои вещи просматривала. «Может, оставить сумку в камере хранения в аэропорту? – подумал я. – А потом скажу человеку, который примчится мне на помощь, чтобы он ее оттуда забрал. Не хотелось бы, конечно, никого напрягать. Но какие варианты?»

Варианты были. Я подошел к письменному столу и открыл большую кожаную папку с письменными принадлежностями. «Де Бюси» меня не разочаровал: помимо обычных конвертов в папке был и один большой, под формат А4, цвета манилы, в каких по почте можно послать и небольшую бандероль. Я сложил в туалетную сумочку свой парик, накладные усы, паспорт на имя Эрнесто Родригеса, под которым я зарегистрировался в «Фениксе», кредитку «Америкэн Экспресс» этого загадочного господина и контейнер. Потом сунул сумочку в конверт и, оторвав защитную полоску, запечатал его. После завтрака я оставлю конверт на ответственное хранение портье.

Хотя стоп! стоп! Эти действия были сродни фрейдовской оговорке! Бессознательное мое заюлило, но разум был на страже! Я что, больше не собирался заехать в «Феникс» и, если судьбе так будет угодно, предъявить к оплате самый большой счет за мою жизнь? Собирался. Так что предметы, которые не должны попасться на глаза Джессике, придется припрятать где-то в другом месте. И уже потом, если так было написано в книге судеб, дело будет сделано.

Я сунул конверт в сумку, рядом с видеокамерой. Хорошо, что хоть дело Штайнера для меня было закончено. После обеда я встречусь с нашим человеком из Леса… Пусть это будет Лешка Кудинов, хотя из-за Джессики мы с ним даже и выпить не сможем как следует. Так вот, я передам ему контейнер, всё объясню, и на этом операция завершится.