Коста Данаос - Маг с Явы

Задача была нелегкой, поскольку я был связан правилами. Я знал не понаслышке, что происходило с людьми из окружения Джона, нарушившими данную клятву. Позвольте поделиться одним воспоминанием.

Я возвращался из родной деревни на севере Греции в Афины, когда разразилась буря. В моем «фольксвагене-гольфе» вместе со мной был Спиро – двадцативосьмилетний пилот. Мы дружили, к тому же я учил его воинским искусствам. Стояла весна, повсюду цвели цветы, недавно прошла пасха. Солнце ярко светило, на небе ни облачка.

Неожиданно – наверное, потому, что незадолго до этого отцу Спиро удалили почку из-за инфекции, – мы заговорили о смерти и возможности загробной жизни. Год назад я познакомился с Джоном, и мне не терпелось рассказать кому-нибудь о том, чему я стал свидетелем. Однако приходилось подчиняться строгим правилам, которые обязывали никому не рассказывать об увиденном. Что я и обещал Джону.

Пользуясь, случаем, я рассказал Спиро, чему научился в Индонезии, и объяснил, почему отныне у меня нет сомнений в существовании жизни после смерти. Я рассказал о белой и черной волнах и о том, чему научил меня Джон.

Вдруг в лобовое стекло ударила тяжелая масса воды. Абсолютно ничего не видя впереди, я включил дворники. По обе стороны дороги тянулись свежевспаханные поля.

– Видно, окатило поливальной машиной, – сказал я Спиро.

– Странно, что я ее не заметил.

Я двигался дальше. Прошла минута или чуть больше. Вода продолжала литься на лобовое стекло с неумолимой силой. Я переключил дворники на максимальную скорость.

– Да нет, это дождь, – возразил Спиро. Он был озадачен. Профессиональный летчик, он улавливал перемену погоды, но сейчас ничто не предвещало такого страшного ливня. Дождь продолжал неистово поливать нас, так что я едва различал дорогу.

Мы ехали молча. Через милю я заметил странную вещь: у встречных машин дворники не работали. Я посмотрел на дорогу. Она была сухая!

– Что это за гребаный ливень? – выругался я. И в тот же момент услышал тихие, испуганные всхлипывания рядом.

– Слушай, неужели ты сказал мне что-то такое, чего не должен был говорить? – спросил Спиро. Я покосился на него. Он был белый от страха и изумления.

– Не знаю, – ответил я. Ситуация была сюрреалистичной, словно ожившая сцена мультфильма. Происходящее начало меня забавлять. Я усмехнулся и посмотрел на небо.

– Извините, шифу, – сказал я. – Больше это не повторится.

Брызнув на нас горстью последних капель, дождь внезапно прекратился. Я свернул на обочину, и мы вышли из машины. Мой «фольксваген» выглядел так, словно его на неделю оставили под тропическим дождем. Мимо нас мчались совершенно сухие машины. Светило солнце, и на небе по-прежнему не было ни облачка.

Спиро поймал мой взгляд.

– Что ж, или ничего этого не было, и я ухожу, или все-таки было, и я должен начать учиться. – Он помолчал минуту и улыбнулся. – Когда ты сможешь показать мне Первый Уровень?

Я позвонил Джону сразу же, как добрался домой, и рассказал ему о происшествии. Он выслушал меня не перебивая.

– Это был мой Учитель, – сказал он. – В следующий раз, когда что-то обещаешь, держи слово, что бы ни случилось!

С того дня я держал каждое данное мной слово. Я боюсь в себе гордыни и алчности и стараюсь изо всех сил контролировать их. Например, работая над этой книгой, в которой я рассказал Западу о Джоне, я чувствовал, что балансирую на натянутом канате. И должен буду заплатить за свои действия и намерения, хорошие и дурные. Я боюсь – ведь и мои помыслы, и сердечные движения далеки от совершенства, и мои руки тоже не так чисты, как я бы хотел.

Повторю еще раз: смысл не в том, чтобы подчинить восточную науку западной, а скорее в том, чтобы создать новую науку – ни восточную, ни западную. Научная теория всегда является, перефразируя доктора Фритьофа Капру [27], в лучшем случае «приближением», чьей-то попыткой смоделировать или задокументировать истинную природу и сущность физической реальности. Например, классическая теория Ньютона была довольно адекватна при описании поведения больших медленно движущихся масс, но у нее возникли проблемы с объяснением электромагнитных полей и еще большие трудности при анализе процессов на атомарном уровне. Следить за спорами и дискуссиями ученых мирового масштаба очень интересно (особенно если вы из тех, кому нравится смотреть, как весьма неглупые люди бьются головами о кирпичную стену). Двести лет назад, например, люди верили в так называемый флогистон – несуществующее вещество, «появившееся» только благодаря тому, что человечество совершенно не понимало механизма горения. Неспособность разобраться, что именно происходит при сгорании, оказалась гигантским препятствием для развития теории химии. Вместо того чтобы честно признаться в своем незнании, ученые однажды объявили о существовании летучего флогистона – вещества, якобы содержащегося во всех материалах, способных к окислению. Само собой разумеется, что ничего такого нет и в помине.

Я сам работаю в науке и не могу не принимать во внимание то, что видел собственными глазами. Будь Джон даже величайшим в мире волшебником (или генетическим мутантом), он никак не мог бы дурачить такое количество людей. Вы можете не считаться с метафизическими аспектами моей книги, то есть с описаниями личных переживаний и ощущений Джона. Но нельзя не учитывать те потоки энергии, которые я и тысячи других людей наблюдали и воспринимали. К тому же версия, согласно которой сила Джона есть следствие генетической мутации, отпадает – все его ученики во время занятий обнаруживали энергию, о которой он говорил, в самих себе. Раз во время тренировки я нечаянно чуть не убил одного из моих собственных учеников, который внезапно толкнул меня. По инерции я ударил его правой рукой в грудь, одновременно блокировав левой. Бойца, коренастого и сильного грека-крестьянина, тут же хватил сердечный удар, и он рухнул. Объяснить подобную реакцию врачи не смогли – обследование в госпитале ничего не прояснило в состоянии этого человека. Он всегда был и, по счастью, остается здоровяком.

Основу всех наших знаний составляет физическая наука. Люди сегодня принимают квантовую физику как данность или относятся к ней с недоверием. И действительно, форма ее практического применения – атомная энергия – будет преследовать нас и убивать до тех пор, пока мы не поймем физику синтеза. В 1905 году Альберт Эйнштейн (тогда еще клерк швейцарской патентной конторы) опубликовал ставший классическим труд о теории относительности – то, из чего впоследствии выросла квантовая механика. Приговор сторонников ньютоновской физики был на это однозначным. Тем не менее в течение двух десятилетий команды преданных своему делу и талантливейших людей из разных стран сформировали неоспоримые положения квантовой теории. Проблема в том, что восприятие мира человеком радикально изменилось за какие-то короткие и сбившие всех с толку двадцать лет, разрушив в результате все представления научного сообщества. Удобнее думать, что научная теория неизменна и превыше всего; это значительно уменьшает нашу незащищенность. Однако истина состоит в том, что наука непрерывно меняется в ходе своих попыток описать реальность. Я намеренно говорю «непрерывно меняется», а не «эволюционирует», так как во многих случаях изменение взглядов на сформировавшиеся стереотипы бывает весьма революционным.