Виталий Сертаков - Проснувшийся Демон

– Ненадолго. - Артур поднялся и кивнул охране. Он смотрел через окно, как за подростком захлопнулась дверь броневика, и четверо дюжих сержантов в форме губернаторской гвардии поскакали вслед отъехавшей машине. И так будет всегда, подумал он. Либо тихая жизнь в лесу, либо вечный бой.

– Старшины собрались, господин. - Секретарь держал под мышкой папку с бумагами и несгораемый сундучок с большой губернаторской печатью.

– Уже иду… - Коваль поднял руки, давая возможность двум желтым дикаркам застегнуть на нем латы. Двойняшек привезли в город в пятилетнем возрасте, обе были преданы и покорны, но так и не выучились нормально говорить. - Как дела у деда, Миша? Помогли лекарства?

– Ему лучше, господин. - Юноша отвесил короткий поклон. - Он благодарит тебя за приглашение и за всё, что ты сделал для семьи Рубенс, но вряд ли покинет озеро. Он говорит, что его сердце не переживет возвращения в Эрмитаж…

– Когда поедешь на озеро, передай деду, что его всегда ждет здесь стол и кров.

– Спасибо, господин…

У выхода из кабинета двое гвардейцев взяли на караул. Еще двое, сверкая полковничьими погонами, встали по бокам, готовясь сопровождать губернатора в Большой круг. Артур машинально кивнул и уже сделал шаг, когда заметил у одного из караульных плохо вычищенное оружие и небритые щеки.

– Представься, солдат.

– Рядовой Иван Оглобля! Второй взвод первой роты гвардейских клинков! - выпучив глаза, отрапортовал солдат. - Командир роты - капитан Людовик Четырнадцатый!..

– Не ори так… - поморщился губернатор. - Ты не хочешь служить в гвардии, солдат?

– Никак нет, хочу, господин!

– Ты не хочешь учиться в академии и стать офицером? Ты хочешь возить навоз?

– Никак нет… - Солдат был готов расплакаться и в ужасе переводил взгляд с губернатора на полковника. - Хочу служить, господин!

– От тебя на посту разит брагой. Грязное оружие. Всю ночь перед заступлением пил? Отвечать!

– Да…

– Как тебя учили отвечать, солдат?

– Так точно! - У бойца по вискам струился пот. Остальные военные прекратили дышать. Молодой Рубенс превратился в статую.

– Полковник! - повернулся губернатор к офицеру эскорта. - Прими у этого солдата оружие. Пусть отправляется в казарму, приведет себя в порядок. Офицера, который сегодня принимал заступающую смену, разжаловать в рядовые и отправить в Петрозаводский гарнизон. С правом выслуги. Через полчаса жду готовый приказ на подпись. В шестнадцать часов доложишь мне об исполнении.

– Слушаюсь! - вытянулся Даляр.

– Людовик ведь у тебя в подчинении? - вполголоса спросил Артур, когда они спускались по лестнице.

– Так точно, командир.

– Насколько я помню, у него два взыскания за год? Накажи его своей властью. Это будет третье, последнее, взыскание. Передай ему, что я никогда не забуду, как он поручился за меня на полевом Совете, но погоны рядового я ему обещаю!

– Будет сделано, командир.

Две дюжины мужчин, сидевших в приемной, вскочили при приближении губернатора. Коваль заметил в толпе двух женщин со старшинскими бляхами, подошел к ним первый, пожал руки. Михаил Рубенс открыл папку и откашлялся.

– Недельный отчет префекта Петроградского района.

Коваль слушал хорошо поставленный баритон старшего сына мамы Кэт, одобрительно кивал, когда речь шла о новых газовых фонарях, об успешном лицензировании извозчиков, о перевыполнении налогового плана по малому бизнесу. Он слушал и вспоминал, как четыре года назад другой сын бывшей хозяйки Петроградской стороны пытался принять участие в покушении на губернатора… Правда, остальные члены семьи сами пришли с повинной и сразу отмежевались от опасного родственничка, и всё-таки… Заговорщиков казнили. Возможно, следовало бы всех неблагодарных детишек мамы Кэт сослать…

– Я правильно понял, префект? Наши ссуды ковбоям на открытие торговых лавок оправдались?

– Верно, господин! На двадцать три выданные ссуды пять не вернули. Разорились. Но налоги остальных перекрыли убыток во много раз. И цены на рынках упали…

Следующим был доклад мэра Выборга. Три вопроса. Многие ковбои не хотят отпускать детей в городскую школу, возражают против обучения грамоте. Кричат, что не позволят своим отпрыскам сидеть за партой вместе с детьми дикарей.

– Передашь списки зачинщиков генералу Абашидзе. Старшина книжников! - Коваль обернулся к Леве. - Свяжись с директором тамошней школы, пусть представит пятерых лучших учеников к награде. Родителям каждого - по пять рублей золотом…

– Будет сделано, господин.

Второй вопрос касался закладки рыбачьей флотилии. Третья проблема Коваля позабавила. Финны возражали против пограничных поборов с их караванов, что ходили в глубь России. Не желая платить, обходили заставу лесными тропами.

– Генерал!

– Слушаю, командир!

Серго облысел, растолстел, но зато его горб стал почти незаметен, а в черных глазах таилось прежнее веселое бешенство. Он, как и прежде, был готов по приказу хозяина на месте зарезать любого ослушника. Охотнее всего Серго бы зарезал Арину Рубенс, но до нее было далеко. Если Даляр командовал личной гвардией, а Руслан Абашидзе возглавлял городской гарнизон и на пару с Бердером военную академию, то на Серго лежала самая грязная работа - управление всеми пограничными войсками. Губернатор за успешное подчинение Пскова пожаловал генералу здание Пулковской обсерватории и прилегающие охотничьи угодья.

– Генерал, к моему возвращению подготовь предложения по укреплению дороги. А пока что забери арестантов, что сажают лес, пусть роют канавы вдоль трассы на три дня пути. И ни одно дерево чтоб не срубили! Выкапывать и пересаживать, ясно?

– Так точно, командир!

– Михаил, сочинишь сегодня для финнов бумагу, пусть толмач переведет, а я до отъезда поставлю подпись! Напиши: хоть одна повозка пройдет дальше Выборга без нашей гербовой бумаги - мы от их Лапеенранты камня на камне не оставим! Только вежливо напиши, понял?

– Будет сделано. - Серго довольно щурился.

Потом заслушали доклад старшины лекарской палаты мамы Роны о вспышках черной язвы под Сертолово и нуждах Медицинского института, что праздновал свою трехлетнюю годовщину. Затем выступал начальник Счетной палаты. Речь шла о зарубежных спецах, нанятых для организации первой биржи. Дело шло крайне туго; если у германцев и шведов уже появились в свободной продаже акции, то в Питере никто не желал вкладывать кровные накопления даже в первую государственную железную дорогу.

– Еще вопрос, господин… Те два чешских инженера, которых мы выписали для запуска стекольной фабрики. Они подали прошение. Говорят, что за двадцать рублей золотом в месяц готовы остаться и открыть свои цеха. Но это грабеж, господин!