Альфред Элтон Ван Вогт - Избранные произведения. Том I [Компиляция]

— Натягивай и отправляйся. Сейчас каждая минута на счету! Когда те пушки начнут бомбардировать нас чистой энергией, тебя уже не будет в живых, не говоря уж о рассуждениях насчет нашей честности.

Макалистер все еще колебался. Ему казалось, будто в помещении стоит невероятная жара. По щекам стекали струйки пота, и становилось все больше не по себе. Откуда-то сбоку слышался голос:

— Прежде всего мы должны выиграть время, а затем мы разместим новые магазины там, где им не будет угрожать непосредственная опасность. Одновременно мы свяжемся со всеми силами империи, которые в состоянии помочь нам прямо или косвенно, и наконец, нам нужно…

Голос продолжал что-то говорить, но Макалистер перестал различать слова. Взгляд его остановился на девушке, молча стоявшей возле двери. Он подошел к ней, и, вероятно, вид его чем-то ее напугал — она вся сжалась и побледнела.

— Послушай, — громко сказал он, — Я в этом вашем дерьме по самые уши. Где кроется опасность? Я должен знать, что у меня есть хоть какой-то шанс. Скажи, в чем подвох.

Лицо девушки посерело, став почти такого же мертвенного цвета, как и комбинезон, переброшенный через руку Питера Кадрона.

— Все дело в трении, — наконец пробормотала она. — Может случиться так, что тебе не удастся преодолеть весь обратный путь до тысяча девятьсот пятьдесят первого года. Понимаешь, ты будешь своего рода грузом, и…

Макалистер отвернулся и влез в мягкий, почти невесомый комбинезон, не заботясь о своем тщательно отглаженном костюме.

— Он что, целиком голову закрывает?

— Да! — послышался ответ с той стороны, где стоял отец Листры, — Как только ты застегнешь молнию, комбинезон станет полностью невидимым. Посторонним будет казаться, что на тебе самая обычная одежда. Твой новый костюм снабжен всем необходимым — в нем ты смог бы жить даже на Луне.

— Одного не пойму, — заметил Макалистер, — зачем мне его надевать? Сюда я превосходным образом попал и так. — Неожиданно он помрачнел, и внезапная мысль прервала поток его слов. — Погодите, — пробормотал он, — а что происходит с той энергией, которая меня наполняет, когда я внутри этой непроницаемой одежки?

Неподвижные взгляды собравшихся сказали ему, что он попал в самую точку.

— Так вот в чем дело! — рявкнул он. — Эта изоляция должна защищать меня от потерь энергии. Таким образом и получается чертов «груз». Теперь я окончательно уверен, что комбинезон как-то связан с той машиной. Ну что ж, еще не поздно.

Резко развернувшись, он отскочил в сторону, пытаясь избежать протянутых рук четверых мужчин, которые одновременно прыгнули к нему. Противостоять им он не смог — пальцы Питера Кадрона рывком застегнули молнию, а сам Питер сказал:

— Мне очень жаль, но, выходя из магазина, мы тоже надели изолирующие комбинезоны. Именно поэтому ты не мог ничего с нами сделать. Запомни: нет никаких доказательств того, что сейчас тебя приносят в жертву. На Земле не образовалось кратера, из чего следует, что ты не взорвался в прошлом, а решил проблему каким-то иным способом. А теперь, кто-нибудь — быстро откройте дверь!

Они подтащили его к входу. И вдруг…

— Подождите! — раздался голос девушки.

Глаза ее сверкали, словно черные драгоценные камни; в руках она сжимала маленький блестящий пистолет — тот самый, который направила на Макалистера в самом начале. Державшие репортера люди застыли как вкопанные, но он почти не обратил на это внимания. Сейчас для него существовала только девушка и движения ее губ, выкрикивавших:

— Это полнейшее безумие! Неужели мы настолько трусливы? Возможно ли, чтобы дух свободы мог выжить лишь благодаря низкопробному убийству и попранию прав личности? Я заявляю: нет! Мистеру Макалистеру нужна гипнотическая защита. Небольшая задержка в любом случае не будет смертельной.

— Листра, — послышался голос ее отца.

По его поведению Макалистер сразу же понял, что старик молниеносно реагирует на ситуацию. Он подошел к девушке и вынул пистолет из ее руки. Он единственный, подумал Макалистер, кто мог сейчас к ней приблизиться, в уверенности, что девушка не выстрелит. Видно было, что она на грани истерики, по ее щекам ручьями текли слезы, и в таком состоянии она могла оказаться весьма опасной.

К его удивлению, он не испытал облегчения даже на секунду. У него возникло ощущение, будто все происходит где-то в другой реальности, а он сам — лишь посторонний наблюдатель. Казалось, он стоит так целую вечность. Когда в конце концов он вновь обрел способность соображать, обнаружилось, что его еще не толкнули навстречу судьбе, и более того — Питер Кадрон отпустил его руку и отошел в сторону, гордо подняв голову и спокойно глядя на отца девушки.

— Ваша дочь права. Отбросим же наши опасения и страхи и обратимся к этому несчастному молодому человеку. Будь отважен! Мы о тебе не забудем. Мы не можем ничего тебе гарантировать, но повторяем еще раз — если только это в наших силах, мы поможем тебе. А сейчас мы должны защитить тебя от разрушительного психологического давления, которое уничтожило бы тебя — просто, но крайне эффективно.

Макалистер слишком поздно заметил, что все остальные отвернулись от необычной стены. Он даже не успел понять, кто сделал то, что неизбежно должно было случиться.

Его ослепила вспышка света. Несколько мгновений ему казалось, будто в его мозгу воцарилась пустота, на фоне которой слышался лишь чеканный голос Питера Кадрона:

— Сохранить самоконтроль и трезвый рассудок — вот твоя надежда. И ты это сделаешь вопреки всему! Но ради твоего же блага — рассказывай о том, что с тобой случилось, только ученым или представителям властей, которые, по твоему мнению, проявят понимание. Удачи!

В ослепительном свете он уже почти не ощущал прикосновения подталкивавших его рук. Макалистер почувствовал, что падает.

Погруженный во мрак поселок, казалось, пребывал вне времени. Довольный Фара шел по улице рядом с женой. Он вдыхал пьянящий ночной воздух и думал о художнике, прибывшем из Империал-Сити, — создателе того, что в передачах телестата называли (он хорошо запомнил эту фразу) «символическим полотном, напоминающим сцену из эпохи электричества семь тысяч лет назад».

Фара нисколько в этом не сомневался. Улица, на ней сады, за которыми ухаживали автоматы, утопавшие в цветах магазины, поросшие травой дорожки, уличные фонари, испускавшие свет из каждого изгиба своих форм, — это настоящий рай, где время застыло на месте.

Картина великого художника — та самая безмятежная сцена, все еще стоявшая перед глазами Фары, — сейчас находилась в частной коллекции императрицы. Она превозносила это произведение искусства, и вполне естественно, что трижды благословенный художник сразу же добился ее благосклонности. Наверняка для него стала огромной радостью возможность лично оказать почести великолепной, божественной, милосердной и любимой Иннельде Ишер, сто восьмидесятой в роду.