Генри Хаггард - Избранные произведения. II том [Компиляция]

Через несколько минут черное людское море отхлынуло от нас, и мы остались одни, тоже черные от порохового дыма и крайне утомленные хоть и кратковременной, но упорной борьбой. С недоумением глядя друг на друга, мы не знали, верить нам нашей победе или нет. Может быть, внезапный уход дикарей — не что иное, как военная хитрость со стороны Мозеликатсе.

Чтобы узнать об этом, Ральф осторожно отправился вслед за дикарями посмотреть, что они намерены предпринять и не думают ли повторить свое нападение. Но дикари пошли прямо к своим горам. Из этого наш мальчик заключил, что они, несмотря на свое громадное численное превосходство, нашли дальнейшую борьбу с нами невозможной, потому что у нас в руках была «молния», как дикари в то время еще называли ружья.

Возвращаясь назад в лагерь, Ральф увидел лежавшего на берегу реки молодого кафра; дикарь был ранен, и вокруг него образовалась целая лужа крови, сочившейся из раненой ноги. «Он хоть и ранен, но может повредить нам, — подумал Ральф. — Нужно будет прикончить его».

Он поднял роер и хотел было застрелить раненого, то тот вдруг поднялся на колени и, простирая к Ральфу сложенные на груди руки, стал умолять пощадить его. Дикарь был еще очень молод, с приятным и простодушным лицом; Ральф невольно почувствовал к нему жалость и опустил ружье, но все-таки сказал:

— Зачем же я буду жалеть тебя? Разве ты не воевал против нас?

— Нет, начальник, — отвечал дикарь, — я пришел не по своему желанию. Я человек мирный и никогда никого не трону, если меня не тронут. Меня потащили сюда насильно. Я — пленник из другого племени и должен был носить зулусам воду и пищу. Но я не сражался. У меня даже не было оружия. Вы ранили меня в то время, когда я пробирался к реке за водой, потом я притворился убитым, чтобы меня бросили здесь и я мог бы освободиться. Я даже хотел проситься к вам на службу, потому что, как я слышал, у белых хорошо служить, если не обманывать их. Я хотел подойти к вам, но только, чтобы вы не подумали, что я иду с дурными намерениями, а ты как раз сам подъехал ко мне… Не убивай меня, пожалуйста. Я принесу тебе счастье, баас.

— Счастье? — задумчиво проговорил Ральф. — Для меня его не существует… Мое счастье отняли у меня, и я не понимаю, как ты можешь принести мне его?.. Но все равно, я пощажу тебя. Я вижу, что ты действительно не похож на зулуса.

— Да, баас, я совсем из другого племени. Мое племя не любит войны и крови… А что я принесу тебе счастье, это верно: я чувствую это.

Услыхав, что Ральф с кем-то разговаривает, Ян вышел из лагеря и пошел узнать, с кем наш зять беседует. Когда муж увидал дикаря, в нем закипела вся кровь, и он крикнул Ральфу:

— Охота тебе нежничать с этой черной собакой! Он пришел убивать нас, а ты с ним беседуешь как с добрым приятелем; наверное, он просит оставить его в живых, чтобы потом мог зарезать тебя же… Вот я ему сейчас покажу, чего он стоит.

С этими словами Ян поднял ружье и хотел выстрелить в дикаря.

— Погоди, отец! — остановил его Ральф. — Этот человек был пленником у зулусов и приведен ими сюда насильно. Он даже и не сражался против нас, потому что не воин, а только слуга. Потом он говорит, что принесет мне счастье, и я верю ему. Он просится к нам на службу. Надо взять его, отец. Мне он нравится…

— Взять его к себе! — вскричал Ян. — Да ты с ума сошел! Убить эту собаку — вот и все! Он только хитрит. Знаю я этих бестий… Э, да что тут разговаривать! — прибавил он, снова поднимая ружье.

— Не убивайте меня, баас! — воскликнул дикарь. — Я принесу вам всем счастье, только пощадите меня!

Ян вдруг опустил роер и пристально вгляделся в дикаря.

— Боже мой! — пробормотал он, — где-то я раньше видел этого дикаря… и даже не его одного, а всю эту обстановку… всю эту местность, покрытую мертвыми телами… эту реку… сдвинутые кругом фуры… тебя, Ральф, на лошади, а себя стоящим перед тобой и этим кафром… Но где? Где… А-а! Теперь я вспомнил, где видел всю эту картину: в глазах Сигамбы в тот вечер, когда она пришла к нам… Да, этот человек, наверное, должен принести нам счастье, и мы возьмем его к себе… Как тебя зовут и какого ты племени? — вдруг обратился он по-кафрски к дикарю, видимо, начинавшему успокаиваться, потому что хотя он не понимал голландского языка, на котором говорил Ян с Ральфом, но по его глазам догадался, что ему теперь нечего бояться.

— Мое имя Гааша, — ответил дикарь. — Я из племени упомондванов.

В это время подошла и я, привлеченная любопытством.

Ян и Ральф коротко передали мне суть дела. Я была очень недовольна их решением оставить у себя дикаря: у нас было много хлопот и со своими ранеными, а тут еще изволь возиться с чужим, если он даже говорит искренно и действительно не хочет нам вреда.

Ян передал дикарю мои слова по-кафрски.

— Напрасно госпожа боится этого, — проговорил тот. — Я сам перевяжу свою рану, так что к утру мне можно будет уже ходить. Я вылечу и всех ваших раненых, если только у них не затронуты те места, в которых находится источник жизни. Мы, упомондваны, знаем все целебные растения и травы.

Я вспомнила о Сигамбе, хотя и не знала еще, из какого она племени, и согласилась взять к себе дикаря.

Так как рана не позволяла Гааше идти самому, то Ян поднял его на руки как маленького ребенка и понес в одну из фур, где мы и уложили того на полу, на подстилке. Пока муж нес его, бедный малый целовал Яна в плечо и все время благодарил. По указанию дикаря, мы нарвали листьев и разных трав, которыми он сам и перевязал свою раненую ногу. Потом он научил и нас, как лечить наших раненых.

На другой день Гааше, действительно, стало гораздо лучше: рана его затянулась, и он мог уже кое-как двигаться, между тем как наши раненые понравились только через несколько дней; должно быть, дикари легче нас переносят все болезни, как люди более закаленные.

Когда на другой день Гааша вышел из фуры, Ральф стал подробно расспрашивать его относительно его племени и места, где оно живет.

— Мы живем на горе Упомондвана, — ответил дикарь. — Племя наше невелико. Зулусы и разные болезни истребили половину из нас, а те, которые остались, живут хорошо, без нужды и в полном согласии.

— Что значит — Упомондвана? — спросил Ральф.

Когда кафр объяснил значение этого слова, наш зять выронил изо рта трубку, которую курил, и широко раскрыл свои красивые глаза, загоревшиеся каким-то странным огнем на мертвенно-бледном лице.

— Почему ваша гора имеет такое странное название? — поспешно спросил он.

— Я думаю, баас, потому, что она издали очень похожа на растопыренную руку, — отвечал Гааша. — На той стороне, которую освещает солнце, когда оно восходит, есть пять длинных кряжей: три средних подлиннее и по одному с боков — покороче. Из середины горы течет река и спускается вниз в равнину между тем кряжем, который издали кажется большим пальцем, и вторым, подлиннее.