Патрик Уайт - Фосс

– Как и у всех прочих, – перебил Фосс.

Коммерсант заподозрил неладное и замолчал.

– Убийства совершают многие из нас, – заметил немец, – разве не смехотворно, мистер Боннер, когда за это ссылают в Новый Южный Уэльс, да еще человека с подобным именем? [3] Джадд – английский вариант имени Иуда.

Мистеру Боннеру ничего не оставалось, как посмеяться над этой шуткой и поскорее уйти от скользкой темы. Он принялся постукивать изящным ножом по куску холста, испещренному линиями, на столе перед ним. Назвать картой этот вольный рисунок с белеющими повсюду пятнами было бы несколько опрометчиво.

– Полагаю, вы не сочтете нескромным, мистер Фосс, если я спрошу, изучали ли вы карту?

– Карту? – повторил Фосс.

Мечты, от которых его отвлекли, явно отличались размахом. Даже торговец тканями впечатлился и молча ткнул в линию побережья.

– Какую карту? – спросил немец. – Я буду первым, кто составит карту Австралии!

Порой его высокомерие распадалось на простоту и искренность, хотя людям посторонним бывало непросто отличить одно от другого.

– Хорошо, что вы о себе такого высокого мнения! – рассмеялся коммерсант.

Его честная плоть всколыхнулась, и, будучи изрядно пьян, он принялся зачитывать, почти скандируя, официальные названия первых поселений и рек. Мистер Боннер читал слова, и перед взором Фосса мелькали реки. Он следовал по их бурным водам. Он тек холодным стеклом или высыхал желтыми лужицами цветущей на солнце стоячей воды.

– Значит, вы понимаете, сколько всего следует учесть, – подхватил утраченную было нить беседы коммерсант. – И tempus fugit, tempus fugit! [4] Время не стоит на месте (лат .). Ба! Да ведь пора обедать, и это прекрасная иллюстрация того, о чем я сейчас вам толковал.

После чего он хлопнул по колену своего пусть и чудаковатого, зато очень приятного протеже. Самым приятным в нем было вот что: глядя на немца, Эдмунд Боннер вспоминал себя прежнего. Когда-то и сам коммерсант был таким же тощим и голодным, как Фосс.

Каменный особняк содрогнулся от звона – Джек Проныра вошел со двора и ударил в огромный гонг. Роуз Поршен тем временем сновала туда-сюда, накрывая на стол и не обращая ни на кого ни малейшего внимания.

– Должно быть, вы проголодались, – заметил мистер Боннер.

– Прошу прощения? – переспросил Фосс, раздумывая, как бы уклониться.

– Полагаю, – многозначительно проговорил коммерсант, – вы не откажетесь от своей доли обеда.

– Я не готов, – ответил немец, снова чувствуя досаду.

– Да разве нужно готовиться к первосортной говядине и пудингу! – воскликнул его благодетель, устремляясь вперед. – Миссис Боннер! Наш друг остается обедать.

– Так я и подумала, – сказала миссис Боннер, – Роуз уже вам накрыла.

Мужчины вышли из кабинета и присоединились к остальным, которые тем временем прохаживались в ожидании обеда по мощенному желтой плиткой холлу. Прохладный камень гасил смех молодежи и приглушал голоса тех, кто разговаривал лишь бы поговорить. Том и Белла порой предавались этому развлечению часами. Еще к ним присоединились недавно прибывшие супруги Пэйлторп. Мистер Пэ, как иногда называла его миссис Боннер, – правая рука ее мужа, в коем качестве был совершенно незаменим, а также весьма кстати разнообразил их воскресные обеды. Мистер Пэ обладал лысиной и густыми усами, напоминающими пару дохлых птиц. Его сопровождала жена, прежде служившая гувернанткой, особа в высшей степени сдержанная во всех своих проявлениях, будь то выбор шали или поведение в домах богачей. Супруги Пэ смиренно ожидали приглашения к столу и чувствовали себя вполне непринужденно, поскольку за много лет изрядно поднаторели в практике самоуничижения.

– Спасибо, но я не останусь! – сердито сказал немец.

«Грубиян», – подумала миссис Боннер.

«Иностранец», – подумали супруги Пэ.

«Человек, который мне, в конечном итоге, совершенно безразличен, – подметила Лора Тревельян, – хотя пришел он сюда, разумеется, вовсе не по мою честь. Что это со мной?!» – удивилась сама себе она.

Смех и чужое общество иногда преисполняли эту девушку жалостью к себе, однако она вовсе не желала расставаться с одиночеством и сейчас старательно отводила взгляд, особенно от мистера Фосса.

– Как это – не останетесь? – возмутился хозяин, сглатывая слюну.

– Если уж таково намерение гостя, – вмешалась миссис Боннер, – то уговаривать его вы бросьте.

– У тебя получился скверный стишок! – засмеялась Белла, целуя мать.

У этой девушки давно вошло в привычку игнорировать гостей в присутствии своих домашних.

– Тем больше мяса достанется мистеру Пэ! – вскричал лейтенант Рэдклиф, нетерпимость которого проявлялась даже в его шутках.

– При чем здесь, скажите на милость, мистер Пэ? – запротестовала жена бедняги и тут же хихикнула, чтобы ублажить хозяев. – Думаете, он голоден как лев?

Все расхохотались, даже мистер Пэ показал зубы из-под усов, так похожих на пару дохлых птиц. Он был человеком весьма целеустремленным.

В результате про немца почти позабыли.

– Я уже приглашен в другое место, – сказал Фосс.

Впрочем, вряд ли стоило говорить это тем, кому было все равно.

Из распахнутых кедровых дверей доносились такие запахи, что ожидание из-за несговорчивого немца, преграждающего путь к долгожданному обеду, сделалось особенно невыносимым.

– Если мистера Фосса ждут в другом месте… – начала миссис Боннер специально для того, кто незнаком с хорошими манерами.

– Очень жаль, старина Фосс! – оживился лейтенант, который с удовольствием избавился бы от этой помехи, кинулся в столовую, рубанул шпагой по сочной вырезке и смотрел, как из той течет сок.

Однако хозяин дома все еще чувствовал ответственность за гостя. Он просто обязан был сказать ему напутственное слово.

– Держите меня в курсе, Фосс. Желательно ежедневно. Нам нужно еще многое решить. По утрам вы всегда найдете меня в магазине. Да и после обеда я тоже там. Держите меня в курсе!

– Разумеется, – ответил немец.

В конечном итоге он ушел под смех и разговоры леди, которые ринулись в гостиную, обсуждая проповедь и шляпки, и сели за стол, а джентльмены машинально придвинули им стулья. В какие бы выси ни воспарял его взор, сейчас немец медленно брел в тяжелых сапогах по гравиевой дорожке. Равнодушие доносящихся из особняка голосов, пусть и совсем приглушенных, воспринимается как осуждение. И тогда он зашагал быстрее, чувствуя себя все более несуразно и горбясь все сильнее.

Он не умел вести себя в обществе, у кого-то даже вызывал неприязнь. Всю дорогу эта неприязнь была очевидна и самому Фоссу. В такие моменты он становился узником собственного тела, к которому его духу приходилось возвращаться в присутствии других людей. И поэтому он так яростно шагал вперед. Он чувствовал себя калекой, даром что не хромал. В той части Поттс-Пойнта стояло несколько особняков как у Боннеров, откуда за ним могли наблюдать сквозь приоткрытые ставни. Баррикады из лавровых кустов дерзко слепили его своими глянцевыми листьями. Укоренившись в песчаной почве, они быстро вытеснили местные кустарники; упрочив, таким образом, свои позиции, дома богачей бросали вызов любым незваным гостям – будь то подозрительный человек или неказистое туземное растение.