Г.Ярцев - Цой жив ещё...

— О-о… — пораженно протянул искатель, наблюдая, как мутного сплющило в диск и разметало во все стороны. Черные кляксы липкими звуками приземлялись где ни попадя. Цой отпрянул, как от огня, когда нечистоты шлепнулись у самых ног. Лужицы не испарялись, как тогда, в Каторге; то ли зависли, то ли сдохли, то ли еще что. Поднялся и пятился, заметив, как капли, угодившие в тела болвашек, жадно расползались по ним, разрастаясь и обволакивая черной пеленой, пока те раболепно съеживались под ее натиском. Через мгновения перед искателем предстала подергивающаяся темная масса тел с узкими злобными мордами и бездонными провалами ртов.

Так быстро Цой прежде не бегал; сверкавшие лужи под ногами разрывались фонтами, а зараженные жижей тела болвашек будто слились в единый поток, хлыщущий за ним по улицам Старого города. Какие-то бездумно попадали в ненормалии; в один миг под дикие крики их выворачивало, сжигало и растворяло. Сердце искателя стучало в ушах, билось в груди, гоняя кровь, точно высокооктановое топливо. Он бежал прочь, погоняемый топотом и сотнями клацающих челюстей. Сухой хлопок, а потом еще и еще: пули просвистели у головы и тонули где-то в черной массе. Мутные спотыкались и валились кубарем, сминаемые лавиной из тел, что почти накрыла искателя, когда он пересек черту Ненормальной. Одичалое стадо, выбежав следом, рассыпалось прахом.

Цой обернулся, уперся ладонями в изнывающие болью колени и тяжело дышал. По сморщенному лицу бежали капли пота, он рассматривал очерненную зелень, мучаясь мыслями о том, сколько жизней оборвал, спасая свою; успокаивало одно: не был уверен, жили ли они вообще.

Вдалеке дважды коротко мелькнул солнечный блик — Ара послал сигнал и исчез.

Птицы трусливо прятались в ветвях, необъяснимо чувствуя угрозу невидимой границы, и позволили распоясаться насекомым. Их вздутые тела посверкивали радужными оттенками, а упругий свист и жужжание крыльев, казалось, наэлектризовывали воздух. Все чаще приходилось отмахиваться, а то и убивать на себе назойливых кусачих мелких пакостников. Если раньше искатель грезил о нервущейся и прочной одежде, то сейчас пределом мечтаний стала сеть, что укроет его от бесконечных укусов.

Отдышавшись, искатель переступил черту вновь и возвращался к рифту, пряча глаза от останков, разбросанных по кривым улочкам Старого города; пусть болвашки и стояли неживыми, но умирая в ненормалиях, кричали от боли, как самые настоящие люди; отголоски их крика продолжали звучать, ввинчиваясь в сознание, терзая его изнутри. Пытаясь отвлечься, он освежал знания, бросая камешками в листья дурума. Ненормалии проявлялись в ожидаемых местах. Задержаться бы еще на пару ночей, сделать детальнее наброски, охватив всю территорию Ненормальной, но неизбежное не отсрочить: Обелиск ждать не станет, а Цой не заставит.

Спустя час, вышел к нужному месту: обрубленные высотки, поросшие зеленью, обступали расщелину. Достал бинокуляр и осмотрелся, надеясь отыскать хоть что-нибудь, похожее на вход. Ничего. Потратил несколько часов, обходя Обелиск, желая рассмотреть с другого ракурса. Безрезультатно. Тогда и решил подобраться вплотную. Цой скользил вниз к Обелиску, перемахивая разломы окон, по завалившейся стене здания, вросшего в почву. В разломах торчали части других сооружений и конструкции: барельеф Старого мира — город, высеченный в камне. Здесь, на самом дне, всадник Смерти делался невероятно огромным и устрашающим; дыхание перехватывало от вида, а шея ныла, пока искатель рассматривал нескончаемую поверхность, пробившую небеса и заметил небольшое отверстие, похожее на люк; хотел верить, что через него арах вывалился в Каторгу.

Взбежал на проросшие из земли корни, начавшие свое восхождение к вершине Обелиска, крутанул ранец на грудь и достал перчатку, выданную Пингом. Осталась одна, вторая затерялась где-то в пути, а где, наверняка и не скажешь. Наверное, там, в долине железных цветов. Втиснул руку в перчатку, сжал кисть в кулак, как велел инженер для активации, приложил к поверхности, готовый взбираться, а рука просто скользнула вниз, как по маслу. Попробовал еще — то же самое. Никакого сцепления. Сломалась, выходит?

Нашептывал проклятия, не глядя нащупал ролл и активировал, продолжая касаться Обелиска в надежде, что устройство заработает.

— Тесой? — спустя время прозвучал неспокойный голос Анны. — Всио хорошо? Что случилось?

— Прилипальца не работает, — выпалил, тыча рукой в стену корабля.

— Что, прости?

— Прилипальца. Гм. Рука. Перчатка. Перчатка не работает.

— Как это?

Цой опустил голову и, потупив взгляд, уставился в ролл, безмолвно намекая, что это они должны знать причину.

— Меня слысно? — подключился Пинг.

— Перчатка не работает.

— А ты сзал кулаки, как я говорил?

— Да.

— И все равно не работает?

— Нет.

Пинг замолчал.

— Одна прилипальца пропала, — признался искатель и услышал гневные удаляющиеся шаги инженера, сокрушавшегося оттого, что его бесценные гаджеты постоянно теряют и никогда не возвращают; отвертелся от ответов.

— Ми что-нибудь придумаем, Тесой, — тут же включилась Анна и поспешила подбодрить: — Знаешь, ти установил новий рекорд в максимальной скорости бега. Пятьдесят четыре километра в час, Тесой! От кого ти так бежал?

Цой не ответил; им целиком овладела картина, обратная черным проплешинам, что оставили нечистоты.

— Тесой?

Искатель аккуратно переставлял ноги, приближаясь к крохотной белой лужайке, отдававшей синевой и посверкивающим в лучах солнца бисером огоньков.

— Тесой?

Чувствовал, как тело обволакивало прохладой, усиливавшейся с каждым шагом; ласкающий слух хруст и скрип под ногами. Решив, что перед ним неизвестная ненормалия, вернулся назад, вырвал кустарник с корнем и закинул его в белую крошку, покрывшую собой несколько метров земли и растений. Оборванные ветки обыкновенно упали, всколыхнув и пустив по воздуху звездную пыль. Цой пригнулся и осторожно дотронулся до синего листа, окаймленного белой игольчатой коркой — палец приятно кольнуло, и на подушечке проступила кристально чистая капля; не устояв, он поддался искушению и распробовал — прохладная и такая свежая.

— Тесой?! Пожалуйста, не молчи.

— Все хорошо, — волшебство увиденного отпустило, и он смог ответить.

— Что случилось?

— Ничего.

Анна сохраняла молчание и вслушивалась в напряженную тишину, пытаясь разобраться, чем она вызвана. Коричнево-зеленые корни здесь, взросшие по Обелиску, похоже, отмирали, приняв темно-синий, мертвецкий оттенок. Цой дотронулся, облокотился немного, и толстая ветвь глухо треснула под давлением руки. Отскочил, вылупив глаза. Вытянул Олю и яблоком постукивал по глыбе раз, другой: трещина разрасталась, пока переплетение замерзших корней не обвалилось крупными кусками, открыв небольшую брешь в корпусе Обелиска.