Георгий Эфрон - Дневники

Дневник N 9 20 января 1941 года

Георгий Эфрон Вчера были с Митькой на вечере Эм.Каминки. Каминка читал Чехова, Мопассана, Твэна, О'Генри, Шолом-Алейхема и имел большой успех. Потом Митька испарился, а я зашел за матерью к Тагерам. Тагерша рассказала, что недавно она разговаривала с Зелинским по поводу его рецензии на мамину книгу. Основные темы этой рецензии: "формализм и декаденс". Там было несколько из молодых поэтов, которых я слушал в тот вечер.

Большинство из них, по словам Тагерши, не были согласны с этой рецензией и очень хвалили мамины стихи. Сегодня написал контрольную работу по алгебре. Против всяких ожиданий, задача удалась, а примеры нет. Но математичка говорила, что главную роль играет задача. Так что я думаю, что мне минимум пос обеспечен. Я понял одну большую истину: мне пока что метить в независимых молодых людей рано.

Нужно подождать. Нужно приобрести навыки, закалиться, посмотреть, послушать.

Время потерпит. Подождать можно и должно. Я должен беспрестанно себя шлифовать и обтачивать острые углы. Чего мне недостает: мне недостает опыта в обществе, авторитета, ловкости и манер. Я слишком угловат и откровенен. В 15-16 лет нельзя быть человеком во всеоружии. И оттого я должен ждать еще некоторое время. В конце концов, я, как-никак, все же восьмиклассник. Мне еще рано развертываться.

Нос разбить я всегда успею. Лучше поздно, чем рано. Уже хорошо то, что я иду по очень трудной, долгой и скучной дороге средней школы. Но в этой дороге есть очень много хорошего. Находишься в постоянном контакте с массами и, таким образом, не можешь "засохнуть". Кроме этого, эта дорога систематична, и все-таки человек должен окончить среднюю школу! Мои возможности сейчас не отвечают моим потребностям, но это, бесспорно, придет со временем, когда возможности будут гармонировать со стремлениями и средствами осуществления. Мать часто говорит, что я совершенно бездушен, что у меня нет сердца и т.п. У меня же есть замечательная черта, которой нет у Митьки: я смотрю на все явления глазом широко открытым, подмечая недостатки и искривления, фальшь и т.п. Это особенно часто сказывается в наблюдении мной театров и манер людей. Митька упрекает меня в том, что я не сентиментален. А сам-то он! Он практик и ловкач, а прикрывается сентиментализмом. Я его нередко изобличаю в фальши. Вообще, хотя наши отношения по-прежнему хороши, я подмечаю в характере и поведении Митьки плохие черты. Он дерзок и надменен только с теми людьми, которые не могут ему повредить, необычайно льстив и все же претендует на откровенность. Он груб и нередко невежлив. Он может предать любого человека в любую минуту, если он видит, что этот человек в опасности и что эта опасность может грозить Митьке. Он необычайно алчен на деньги. Он труслив и любит лгать, как мать его. Но я с ним общаюсь, потому что одному же не прожить, а в СССР я еще ни с кем не сблизился. Прослушал превосходный квартет Рихарда Штрауса. Митька не понимает музыки. Он стоит на позициях непримиримого формализма в литературе и искусстве, любит болезненное и morbide1 и повторяет упорно, что "наши" лучшие годы остались в Париже. Я верю в будущее и настоящее. Он же интересуется только прошлым. Потом он необычайно беспринципен. Он не любит масс - "толпы". Он плохо обращается с официантами и домработницей, потому что они ему не могут навредить. Кроме этого, Митька всегда берет со мной вид бывалого типа и старшего брата - и это противно. Митька безмерно хвастлив и чванлив, но в то же время очень труслив: так, перестал писать дневник, опасаясь, чтобы этот дневник не попал в руки наркомвнудела! Но довольно о нем. Теперь два 9-ых класса и один 8-й окончательно перешли в 1-ю смену. Та девица, о которой я писал, также перешла в 1-ю смену. Вообще-то я знаю, что практически я с этой девицей ничего не сделаю, но один вид ее просто преображает меня и делает как бы счастливым и полным оптимизма, что очень хорошо.

Да и вообще это все исключительно несерьезно и мимолетно. Последнее время подумываю о смерти, но только подумываю. Мне еще с девушками рано знакомиться: я только вооружаюсь, у меня еще есть много слабых мест. Времени довольно много передо мной, так что… Прочел прекрасную книгу "Cheri" Colette.

Дневник N 9 23 января 1941 года

Георгий Эфрон Вчера встретился с Митькой. Ездили по трамваям, ели мороженое. Митька рассказал о том, как 19-го он пошел за какой-то девицей, которая была на вечере, и как он с ней переспал, и как она думала, что он ей заплатит, и как он не заплатил… Я ему сказал, что, в сущности, такие aventures vulgaires2 не представляют интереса.

Сегодня мне Сербинов рассказал, как он faisait l'amour3 со многими девицами из нашей школы. Оказалось, что та девица, которая мне нравилась, "теперь за 50 копеек пойдет с кем хошь" и что он ее тоже "трa€левa€ле". И он не врет.

Рассказывал, как первый раз с какой-то девицей спал: "я, б…, обрызгал кровью кальсоны, такое сопротивление было". Рассказывал, что эта девица Придать (которая мне нравилась) сама в любви любит командовать, и как он начал плохо учиться и мать его грозила пойти к матери этой Придать. Интересная штука! Люблю закулисные дела. - Психология матерого журналиста. Завтра-послезавтра узнаю отметку по контрольной работе по алгебре. По черчению получил отлично, по истории - "пос с вожжами". Сейчас иду получать фотографии: вчера Митька повел меня к фотографу, где снимался я.

Дневник N 9 25 января 1941 года

Георгий Эфрон Вчера вновь поругался с Митькой. Дело в том, что мы начали вспоминать болшевскую эпоху и обвинять друг друга в подлости. Я ему откровенно сказал, что я его считаю приспособленцем, оппортунистом и лицемером. Он же перенес свою злобу на отца и начал говорить о том, что когда меня и матери не было в Болшеве, то все было хорошо, что отец - тряпка, а мать - "une vieille folle"1. Потом начал говорить о том, что Аля - доносчица и донесла на Алешу. В эти минуты он был так противен, так мерзко защищал свою запятнанную семью, что я его спросил, как же он мог, считая меня подлецом и т.п., принимать то, что я на него истратил такую кучу денег? Я сказал, что на его месте я бы так не поступал - как же это: есть из чашки, которую ты считаешь грязной! Сказал я это нарочно, чтобы его задеть и поиздеваться над ним, потому что я видел, как вскрылась его подлая сущность, столь схожая с сущностью его семейки. Их отличительная черта: они делают вид, что все прекрасно, лицемерят, а под шумок вредят. Митька сделал вид, что обиделся, начал укорять меня в бестактности. Я ему сказал, что пуще всего презираю лицемерие и где вижу лицемерие и двурушничество, то всегда вскрываю и разоблачаю. Потом я ему сказал, что мне порядочно надоело его презрительное отношение к народу и к Москве вообще. Тут он меня обозвал "шпионом" и сказал, что он век не видал бульшей сволочи, чем я. Мы взяли трамвай, потом вышли и продолжали "обмениваться мнениями". Я ему сказал, что если я с ним ходил, то это только потому, что одному было скучно, так что он был чем-то вроде "taxi-girl"1, которой платишь и которая танцует. Тут он сделал вид, что хочет меня ударить, но я не дался, и ему не удалось. Это только доказывало, что он был не в силах мне противоречить. Я считаю, что эта склока имеет глубокие корни. Я и Митька слишком во многом расходимся - он лицемерен и гнил, а я нет, и в этом-то все и главное.