Хоморик Этого - Дмитрий Губин. Мораль в GQ

Все, вперед, за любые бабки бегом к бессмертию, сколько бы там ни стоили стволовые клетки, пересаживание яичника обезьяны и т.д.

Это - путь настоящих марксистов, со школы вызубривших дурацкую формулу про жизнь как существование белковых тел. Да, белковые тела существуют. И они умирают. Окисление, сгорание, распад протеина необратим. Свое (несомненно белковое) тело является, следовательно, и формой жизни, и ее содержанием. И попробуйте на это хоть что-нибудь возразить.

Кроме того, разве, что Карл Маркс, написав в 19 веке про жизнь как существование белка, не мог ничего знать про заворачивающуюся жгутом спираль дезоксирибонуклеиновой кислоты, ДНК, содержащей все необходимую информацию для синтеза нового белка. И, следовательно, не имел возможности задуматься: а что, собственно, важнее - белок как носитель информации или сама информация, спрятанная внутри белка? И нельзя ли, в таком случае, использовать другой носитель?

Я не заумничаю, ребята. Я о том, что, начиная с некоторого возраста - а в своем развитии мужчина, коль не дурак, пробегает основные этапы развития человечества - должно приходить понимание, что главное в тебе отнюдь не тело; что жизнь - это обработка переданной тебе информации и передача ее дальше по списку.

Мы живы, пока обрабатывается обработанная нами информация, на чем бы она ни была зафиксирована: на бумаге, на которой отпечатан этот номер GQ, на жестком диске ноутбука, на котором я этот текст сейчас набираю, или в нейронах мозга, который теперь обрабатывает то, что было написано мною и напечатано GQ.

Пушкин был банально, но неопровержимо прав со своей заветной лирой. А Дантес практически умер, ибо информации о нем сохранилось о нем ровно столько, сколько можно уместить на кусочке свинца. Неправильный выбрал носитель товарищ. Понимаете, к чему я клоню?

Хотите бессмертия - сделайте так, чтобы информацию, которая составляет ваше уникальное ego, как максимум - хотели обрабатывать и перерабатывать, а как минимум - не могли уничтожить.

А если и это недостаточно ясно, то позвольте пример, который я обычно использую, болтая с младыми и незнакомыми, которые, правда, считают, что я играю в слова, но я-то серьезен.

Самый продвинутый на пути бессмертия парень - Кощей Бессмертный - был все-таки абсолютным лохом.

Всю информацию о себе он держал во флэш-памяти - чем, спрашивается, еще могла быть пресловутая игла?

И вот он прятал иглу - в яйцо, яйцо - в утку, утку - в сундук, сундук - на дуб и т. д. Пришел Иван, иглу сломал, конец Кощею.

Дурак: сделал бы backup - до сих пор был бы жив.

Так что бэкапьтесь, господа. Размножайтесь, клонируйтесь информационно.

С точки зрения вечности это вопрос действительно морали, а не науки и техники.

И, умоляю, только не в Питер в этом мае.

После краха империй чудо как хороши развалины Колизея, их не портят ни просящие милостыню лаццарони, ни пейзане, пасущие коз. Но смотреть на ряженых под императоров аборигенов, орущих с завыванием: «Быть граду сему!», тупить глаз завитушками на растяжках: «300 лет! Красуйся, град Петров!» - увольте. Завитушки - это, типа, культура.

Редкий путешественник избежит волчьей питерской ямы, образованной формой города и содержимым.

Спектакль отыгран, декорация осталась, в театре засели на постой пожарные, сантехники и престарелые (интеллигентные) дамы из литчасти. Они всерьез считают себя наследниками традиций. В мае у них праздник и повод сотворить месткомовское торжество. Стенгазета с цветочками, стишки, Розенбаум и шампанское, полусладкое и полугадкое.

Самый большой миф, не столько созданный Петербургом, сколько жадно впитанный страной - вовсе не миф белых ночей. Это сказка о том, что есть оазис, населенный тонкими, одухотворенными, благородными людьми.

Как и любой миф, он порожден душевным авитаминозом, недовольством физиономией в зеркале и взысканием идеала.

Граждане страны по имени Россия так и не выработали иммунитета к штамму народничества, сводящегося en gros к тому, что есть кто-то, кто по классовой сути, по факту происхождения или месту проживания - но лучше тебя.

В действительности же средний петербуржец - средней вредности жлоб. Я отдам их десяток за парочку голодных до жизни москвичей или стеснительных, как подростки в гостях, костромичей или вологодцев.

Когда я бегаю по набережным (чу! Летний сад, «Аврора» и Ши-Цзы), то режу подошвы кроссовок, а моя собака - лапы. Петербург - единственный город страны, где принято, допив пиво из горла, бить оземь бутылки. В провинции не бьют, поскольку бутылка стоит денег, а в Москве - просто потому, что не бьют.

На Невском, с поезда, полчаса тяну руку: хоть бы один гад остановился подбросить до Петропавловки. В Москве в таких случаях материализуются разом машины три, и поездка в пять километров обходится от полтинника до сотни. Здесь же - злобный взгляд и требование отдать двести. Всю дорогу водила, врубив «Шансон» (здесь на FM целых два «Шансона»), будет хаять зажравшихся москвичей.

И ты поедешь, ты помчишься по той слегка твердой поверхности суши, которую здесь называют дорогами.

Да: бойтесь быть в Петербурге за рулем. Мало того, что нет разметки, мало того, что яма на яме, мало того, что гаишники пузырятся в левиафанском количестве в надежде на отстегнутое бабло (о! мой рекорд - три проверки за час!), так еще никто не уступает дорогу. Здесь все дорожные права у жлобья на джипах, признающиеся безоговорочно жлобьем на «Жигулях».

(…я не злобствую. Заметки натуралиста. Честный Дидель описал повадки птичьи…)

Ну хорошо, от воли аборигена не зависит качество дорог. Не он виноват, что в тридцать мороза здесь вспарывают асфальт, отогревают землю в специальных шатрах и укладывают посреди января тротуарную плитку. Не он виноват, что местный губер называет этот труд идиотов прорывом в благоустройстве. Но за этого губера, глядя в незатейливое лицо которого, прозреваешь взаимосвязь двух главных российских бед, голосовал - кто? В первом же туре, с подавляющим перевесом?!

Что там политика, что - выборы! В Петербурге не принято здороваться с незнакомыми в подъездах. На твое «здрасссь…» реагируют, как на лязг затвора «калаша». Подъезды у них затем, чтобы в них ссать. Меня они, впрочем, возненавидят не за «ссать», а за то, что написал «подъезд» вместо «парадная». Неграматна-а-ай!

Я их не ненавижу. Я просто к ним брезглив. Брезглив к жлобью и к интеллигентам, которые всегда есть продолжение совка и, следовательно, жлобья.

Здесь по-прежнему советская власть, куда более советская, чем в какой-нибудь Костомукше, куда не дошли IKEA и «Перекресток».

Советская власть - это торжество идеологии над комфортом и разумностью устройства жизни. Это оправдание неудобства и дискомфорта тем, что есть чуждое, навязанного, бесчеловечное начальство, государство, на которое ты не можешь влиять и от которого не можешь сбежать.