ЖАН-МАЛЫШ С ОСТРОВА ГВАДЕЛУПА

Тут раздался хор замогильных стенаний, сквозь который прорывались яростные крики и вой, но зверюшка продолжала с жалкой улыбкой:

— Увы, всю нашу жизнь мы только и делали, что старались перещеголять друг друга в тысячах пустых проделок, которых только и хватало на то, чтобы припугнуть бедных жителей равнины. Вот и вся наша доблесть, а в это время белые глумились над нашей кровью на плантациях. Выходит, хотели мы быть богами, а вели себя как старые глупые клуши; а вот теперь эта проклятая корова царит над миром, а мы бессильны как никогда…

— Так вы знаете о Чудовище? — простодушно вскрикнул Жан-Малыш.

Услышав эти слова, все скопище съежилось, будто от невыносимой боли в животе, а старый Эсеб, которого так и распирала едкая мрачная радость, медленно взмыл, вращаясь волчком, к самым верхушкам деревьев…

Когда все поуспокоились, старик, сжавшись в комок, опустился на землю, будто сидя на облаке, и приземлился как раз туда, откуда вылетел со скрещенными ногами и развевающимися, как крылья, широченными полями своей соломенной шляпы.

— Увы, — сладко произнес он, словно продолжая раз говор, от которого его на миг отвлекла какая-то мысль, чей-то вскрик или невольный кашель. — Увы, увы, мы уже давно знали о Чудовище, но мы не послушались предостережений Вадембы: спрятали их в самую глубь души, надеясь, что не доживем до его появления, любезно предоставив другим мыкаться с этой напастью. И вот мы еще живы, а Чудовище уже здесь, оно уже наступает нам на горло…

— А откуда оно взялось, вы не знаете?

— Нет, нам только известно, что оно явилось издалека, из большого небесного Дома, где его держали взаперти с начала света: говорят, оно сорвалось с привязи и снесло ограду…

— А чего ему надо?

— Э, Малыш, за этим кроется еще одна тайна. Когда оно появилось, мы все вместе пытались разузнать его имя, понять, чего оно хочет, что задумало. Но нам, простым жителям земли, трудно постичь эту всемогущую неземную силу. Одно только говорилось в пророчестве: однажды появится Чудовище, пожирающее миры, оно будет глотать все, что попадется на его пути: людей, реки, луны и солнца, все будет попадать в него и оставаться внутри, потому что это его великая страсть — быть вместилищем миров… Ты был рядом и, наверное, заметил, что люди целыми и невредимыми исчезают в его глотке, что оно и волоска на их голове не трогает; все они живы в чреве Чудовища, но, как они там живут, нам знать не дано…

— Удивляюсь я, ведь чудище едва ли больше деревенской хижины, а вмещает целые миры, как же это у него получается, отцы мои?

— Вопрос глубокий, как лужица под щенком, — глухо прохрюкал человек с кабаньим рылом, грозно встряхнув металлически зазвеневшей щетиной, покрывавшей его грудь.

Жан-Малыш уже готов был улыбнуться, услышав острое словцо, но, взглянув на странное создание, которое созерцало его с напускным высокомерием, сдержался и продолжал тоном скрытого снисхождения:

— Я еще мал, отцы мои, и мир для меня что сундук за семью замками. И хотя я вас глубоко уважаю, но что-то в этой истории не вяжется. Великий дух может позабавиться целыми мирами, солнцами и лунами, тут нет ничего удивительного. Но что ему за удовольствие, что за радость глотать таких бедолаг, как Нестор Гальба, тетушка Виталина со всеми ее прыщами и болячками, малышка Орели Нисеор, которой и пяти лет не было, когда она исчезла в его пасти на моих собственных глазах. И еще скажите, почему такое великое чудище очутилось на Гваделупе, крошечном клочке земли, которая на большой карте мира в школе Лараме и то не была обозначена. А главное — что ему далась Лог-Зомби, наша деревенька, два шага вдоль, один поперек? О ней и на Гваделупе-то не все добрые люди слышали. Нет, правда, ведь что-то здесь не вяжется, а?

— Мальчик мой, — натянуто улыбнувшись, ответил старик Эсеб, — ты задаешь сразу слишком много вопросов, что простительно по молодости лет. Но мы-то, мы, над которыми ты в душе посмеиваешься — а в твои годы это тоже можно себе позволить, — мы всегда знали, что никаких ответов на свете не существует, что никогда не было и нет даже и намека на какой-нибудь ответ. Нам было возвещено о Чудовище, знали мы и то, что путь его лежит через Гваделупу, и само оно, конечно, знало об этом пути, ибо именно такой путь оно и избрало. Как видишь, это не ответ, это тот же вопрос, только вывернутый наизнанку. Что же до его вида и миров, которые оно поглотило, то вот тебе изнанка этого вопроса: голова человека едва больше кокосового ореха, а ведь в ней тоже помещаются целые миры, не так ли?

— Теперь я вижу, что вы мне и правда в отцы годитесь, — покорно склонившись, сказал Жан-Малыш, — а я похож на младенца, который только-только выбрался из материнского чрева; но раз так, то зачем вы позвали меня к костру и чего ждете от меня?

— На этот вопрос тоже нет ответа, — улыбнулся чело век с лицом духа. — Пойми хорошенько, юноша, многие из нас в тебя не очень-то верят: на тебя нам указал Вадемба, но вот почему, мы не знаем, и если начистоту, то нам известно о тебе не больше, чем о чудище…

— За исключением одного, — поправил вепрь.

— Да, мы знаем только, что ты из нашей семьи и идешь нашей дорогой. Потому-то мы и согласились тебе помочь, как нас просил, прежде чем уйти, наш Вождь даже если некоторые из нас и считают это бесполезной затеей, пустой тратой времени…

— Может быть, и я зря трачу с вами время, — как бы невзначай бросил Жан-Малыш. — Кто здесь только что говорил о сборище старых глупых клуш? Кто, хотел бы я знать, отцы мои?

И он, как разъяренный бык, вскочил на ноги, и горло его судорожно сжалось горечью и тоской по утерянной Эгее — ее поглотила пожирательница миров, а он занимается здесь пустой болтовней с этими унылыми созданиями. Но вместо того чтобы принять вызов, все вдруг затихли и уставились на него с нескрываемым интересом, а летучая мышь, вся трепеща и сияя надеждой, пропищала:

— Друзья мои, вы видите этот огонь, это пламя?

— Да, так оно и есть, — возбужденно прогремел вепрь, — этот мальчуган нисколько нас не боится…

А Эсеб весело добавил:

— Никакого почтения к нашим сединам…

И, повернувшись к Жану-Малышу, человек с лицом духа повел рукой в воздухе, словно в знак печального покровительства, совсем как Вадемба в свою последнюю ночь:

— Забудь же наши слова, юноша, они так же безобидны, как подмоченный порох в незаряженном ружье. В тебе течет горячая, доблестная, кипучая кровь, и жаль, что ты не хочешь остаться с нами. Но делать нечего — место твое среди людей, и сила твоя, буйволенок, кроется в великой печали, которая захлестнула твое сердце. Печаль — вот что тобою движет, уж мы-то это точно знаем; и если мы позволили себе немного подтрунить над тобою, то лишь потому, что так повелел нам Вождь, который, прежде чем возвратиться на древнюю землю, сказал: «Когда он придет на мою могилу, позлите его чуток, постучите по нему, как по барабану, чтобы услышать, как он звучит на самом деле. И если звук вам понравится, если мальчик таков, как я думаю, вскройте вену на его запястье и смешайте его кровь с кровью ворона, ибо это птица моего клана; а потом пусть идет своей дорогой…»