mmmavro.org | День 25, Выбор

– Не «убьют»! – с досадой поморщился Годышев. – Ты меня слушаешь, что я говорю? Я сказал: умрут. Умрут! Мужик мне этот сказал, что они умрут. Точнее, не они, а один из них! – спохватился Годышев и суеверно сплюнул тихонько три раза. – Ну, этот мужик, как я понял, что-то типа колдуна, – неохотно пояснил он, отводя глаза.

– Колдуна? – растерянно повторила жена, испуганно глядя на мужа, и даже отступила непроизвольно от него на шаг. – Так он что, кого-то из наших детей заколдовал?

– Да не знаю я ничего!! – в раздражении закричал Годышев. Невозможно с этими бабами разговаривать! Не разговор, а сплошная бестолковщина какая-то! – Подошел ко мне мужик и сказал: один из ваших детей умрет на следующей неделе! Какой именно – сами выберите. Вместе с Вашей супругой.

Имя-отчество твое он, кстати, тоже знает! – Годышев на секунду остановился передохнуть и со значением посмотрел на жену.

Та слушала его, замерев, и прижав руки к груди. При последних словах мужа она буквально переменилась в лице.

– Да, – злорадно подтвердил Годышев, чрезвычайно довольный произведённым эффектом. – Ну вот, собственно, и всё, – через секунду заключил он. – Да, выбрать надо сегодня до 12-ти ночи.

– Как это «выбрать»? – не поняла жена.

– Ну, я тоже спросил, – признался Годышев. – Написать, дескать, или просто имя вслух произнести? Он сказал: не важно! Не надо ничего писать и говорить. Достаточно подумать. Я, мол, у вас в душе прочитаю. Кем из них вы решите пожертвовать.

– Господи Иисусе! – в смертельном ужасе прошептала белая как мел жена. Она вся подалась вперед, ловя каждое слово мужа. – Какой кошмар! И потом что?

– А что «потом»?.. – помялся в нерешительности Годышев. – Потом я его послал… – нехотя выдавил из себя он.

– Куда послал? – непонимающе уставилась на него жена.

– Куда-куда!.. – ворчливо пробурчал Годышев. – Раскудахталась!.. На кудыкину г о ру! На три буквы – вот куда!

– Ты что, дурак!!!??? – пронзительно завизжала взбешенная донельзя женщина. У Годышева даже уши от ее визга заложило. – Его в милицию надо было тащить!!! В милицию!! Немедленно!! Идиот! Послал он его, видите ли! Да тебя самого давно уже надо бы на три буквы послать! А я, дура, всё с тобой мудохаюсь!..

(Годышев в изумлении вытаращил на нее глаза. Ого! Он еще ни разу не слышал, чтобы дражайшая половина так выражалась.)

…Всё чего-то жду! Все эти годы! А чего от тебя, от козла, ждать!? Ни денег, ни… У других мужья хоть мужики нормальные. А этот, прости Господи! «Настроения нет!.. Голова болит!..» Как баба. Только что месячных не хватает. Импотент несчастный!

– Молчи, дура!!! – в ярости заревел и Годышев. – Разоралась тут!! На себя посмотри! Ни рожи, ни кожи. По квартире как какая-то чувындра ходишь! Вся растрепанная, непричесанная… Волосы сальные… «Настроения у меня на нее нет»!.. Да на тебя не то, что настроения, на тебя и смотреть-то тошно!! На тебя и после литра настроение не появится! Разве что глаза завязать! А еще лучше вообще в скафандре. Чтобы до тебя, страхолюдины, не касаться. Ждет она, видите ли, чего-то! Да чего ты можешь ждать, овца?! Кому ты нужна?! Дурища полосатая! Курица говорящая.

Внезапно в голове у Годышева словно что-то щелкнуло, и он вдруг мгновенно успокоился.

– Ладно, Лид, подожди, – примирительно произнес он, подошел к сидящей на стуле плачущей женщине и ласково погладил ее по голове. Та зарыдала еще громче. – Ладно, ладно, успокойся, – повторил Годышев и тоже сел рядом, на соседний стул. – Чего уж там! Наругаемся еще. Чего в горячке не скажешь! Дело житейское. Ты же знаешь, что я тебя все равно люблю, – женщина, не отрывая рук от лица, отрицательно покачала головой. – Ну, люблю, люблю! И вообще, муж и жена – одна сатана. Чего друг на друга обижаться, – женщина постепенно перестала плакать и лишь изредка еще судорожно всхлипывала. – Не о том сейчас речь. Давай лучше подумаем, чего дальше делать. В этой ситуации, я имею в виду! – поспешно пояснил он, чувствуя некоторую двусмысленность сказанной им только что фразы. – С детьми!

Знаешь, меня как-то всё это беспокоит, – с трудом признался он. – Хотя не верю я ни в какое колдовство, а всё же… Черт его знает! Лучше, как говорится, перебдеть… А? Ты сама-то что думаешь?..

– Чего я думаю!.. – всё еще всхлипывая, ответила жена. – В милицию его надо было сдать! Вот что я думаю! Тогда бы всё мы и узнали!

– Ну, чего теперь об этом говорить? – тоскливо вздохнул Годышев. Он и сам в глубине души корил себя за тогдашнюю нерасторопность и несообразительность. Конечно, нельзя его было просто так отпускать! Эх, блин, ёлы-палы! Мать моя женщина! Хорошая, мысл я … Тьфу ты! – Не сообразил сразу! Как-то всё неожиданно произошло. Ладно, чего теперь! Давай лучше думать, чего теперь делать.

Жена молчала.

– Ну, будем мы?.. – страдая, переспросил Годышев. – Надо же, чтоб мы оба… Лид, ты сама-то будешь?..

Сказать «выбирать» у Годышева просто язык не поворачивался. Выбирать, кому из детей умереть! Бог ты мой! Да такое и в страшном сне не привидится! Кощунство какое-то! Что-то противоестественное.

Может, мне всё это, и правда, снится? – вдруг пришло ему в голову. – И я сейчас проснусь?

Но это был не сон. Отнюдь! Вокруг была самая, что ни на есть, наиреальнейшая реальность. И время в ней, в этой реальности, было, между прочим, уже почти десять вечера!

– А если мы разных выберем? – внезапно спросила жена.

Годышева даже передёрнуло от этого ее вопроса. Так буднично он был задан. Как будто о какой-то чепухе ничего не значащей речь шла. Да и слово «выберем» женщина произнесла без малейшей запинки и затруднения совершенно легко и свободно. Просто.

Будто не о детях речь идет, а о телевизорах каких-нибудь! «Какой выберем?» – Годышев невольно поёжился и взглянул вдруг на свою жену совершенно новыми глазами. Такой он ее еще никогда не видел. Она, между тем, уже перестала плакать, вытерла слезы и теперь ясно и безмятежно смотрела на мужа и спокойно ждала ответа. – Блядь, точно говорят, что бабы совершенно несентиментальны!

Годышев опять поёжился и смущенно опустил глаза. Он просто физически не мог выдержать этот нечеловечески-спокойный, загадочный взгляд сфинкса. Чувствовал он себя неуютно. Как будто эта обычная, заурядная в общем-то женщина, с которой он прожил бок о бок все эти годы и которую знал, казалось, как облупленную, вдоль и поперек, как самого себя, со всеми ее капризами и прибамбасами; со всеми бабскими глупостями, слабостями и болячками; со всеми, можно сказать, потрохами – так вот, как будто она превращалась сейчас прямо у него на глазах во что-то иное. Чужое. В какое-то иное существо.

И он пока не мог понять, хорошо это или плохо? Но это его, несомненно, пугало. Сам бы он вести себя так уж точно не смог! Да какое там!.. Даже близко!..