mmmavro.org | День 104, Игра-5

СЫН ЛЮЦИФЕРА. ДЕНЬ 104-й.

И настал сто четвёртый день.

И сказал Люцифер:

– Честь легко потерять, но невозможно потом найти.

ИГРА-5

"Mens immota manet, lacrimae volvuntur inanes".

("Дух непоколебим: понапрасну катятся слёзы" - лат.)

Вергилий. Энеида.

"Не те теперь пошли людишки:

уж нет хуёв – одни хуишки".

Барков "Лука Мудищев".

Невероятно! – прошло уже два часа, но Циркин всё никак не мог успокоиться и придти в себя от удивления.

Нет, даже не удивления! "Удивление" – это в данном случае просто не то слово. Даже отдалённо не отражающее, не передающее всю ту бурю эмоций, которая в данный момент – вернее, все эти последние два часа – кипела у него в душе. От изумления!.. Восторга!.. Благоволения, что ли... Ч-чёрт его знает! Слов таких даже нет! От целой гаммы чувств. Чувств, которые испытывает обычный, рядовой человек, волею случая реально соприкоснувшийся в своей серой и заурядной жизни с чем-то высшим, чистым, возвышенным, ослепительно-ярким, как вспышка молнии! и для него, в сущности, попросту непостижимым. С чем-то таким, о чём он, конечно, в принципе слышал: что да,.. вроде бы,.. существует на свете и такое... но сам в глубине души так до конца в это и не верил.

А,.. мол!.. Чушь всё это! Сказки. Все мы одним миром мазаны.

Поскольку нельзя обычному человеку в это верить!! Если он хочет и дальше продолжать человеком себя ощущать. Чувство собственного достоинства в себе сохранить элементарного самоуважения хотя бы...

А-а, блядь!.. – спичка сломалась. Циркин с проклятиями, суетливо стряхнул с себя тлеющий уголёк и торопливо ощупал брюки. – Да нет... Не прожёг, вроде...

Он наконец, со второй попытки, закурил, глубоко затянулся и расслабленно откинулся назад в кресле, успокаиваясь. Прикрыл глаза и снова стал вспоминать. В сотый, наверное, уже раз.

Собственно, даже не сами события – хотя и они были чрезвычайно интересны: битва!.. звон мечей!.. крики раненых,.. хрипы и стоны умирающих... – а именно ощущения, чувства, мысли, эмоции, которые переживал, испытывал тот человек – как его?.. центурион Мевий?.. когда в силу независящих от него обстоятельств оказался в плену.

Вообще все воспоминания были чрезвычайно отчётливыми и яркими. Как будто всё это действительно с ним самим происходило. С Петром Ивановичем Циркиным, мелким банковским клерком, 35-и лет от роду. А вовсе не с центурионом Октавиана. Или нет!.. Как будто бы он, Петр Иванович Циркин и стал на время этим самым центурионом. Слился с ним! Мыслил как он,.. действовал как он... Или даже нет! Всё равно не то!.. Не слился, а... – Циркин открыл глаза и в затруднении пощёлкал пальцами. – Точнее, не до конца слился. Вроде бы и слился, и в то же время сам собой остаёшься. Какой-то частью своего сознания всё словно со стороны наблюдаешь... Виртуальная реальность, короче!! Сам чёрт тут ногу сломит! Не разберёт. Где кончается игра и начинается явь. И наоборот.

И как у них только это получается??!! Уму непостижимо. Ну и игра!.. Почище любого наркотика. Надо будет обязательно купить, когда в свободную продажу поступит, – Циркин запрокинул голову и мечтательно уставился в потолок. – Когда он сказал, это будет?.. Промышленный выпуск наладят?.. Примерно через полгода?.. Вот, не прозевать, главное!.. Да за такую игру можно любые деньги отдать! Живи себе в этом волшебном мире...

Но это,.. конечно!.. Пиздец! Неужели и правда такие люди есть?

(Были!.. – поспешил успокоить он себя. – Были!..)

Эти голая решимость; абсолютное отсутствие каких бы то ни было сомнений, колебаний; твёрдость; полное спокойствие, невозмутимость!.. уверенность в себе и собственной правоте!.. И всё это перед лицом опасности, перед лицом смерти! Даже не просто смерти!! Казни. Мучительной, жестокой... Невероятно!!

В ушах Циркина снова словно наяву зазвучал властный, тягучий, ленивый голос Антония, его полупрезрительный вопрос: "Ну и как же мне надлежит с тобой поступить, Мевий?" И свой холодный, равнодушный ответ: "Прикажи убить меня, потому что ни благом спасения, ни смертной казнью невозможно добиться, чтобы я перестал быть воином Цезаря и стал твоим". Совершенно немыслимый какой-то ответ!.. Нечеловеческий!

Хотя нет!.. – пришло вдруг в голову Циркину, и он криво усмехнулся. – Именно что человеческий! Единственный достойный человека ответ. Это любой другой был бы Не человеческий. УЖЕ не человеческий. Любой другой означал бы, что нет больше такого человека: центурион Октавиана Г.Мевий. Есть трус Г.Мевий.

Циркин зажмурился. Ему стало отчего-то не по себе. Словно дохнуло в лицо ледяным дыханием Вечности. Вечных истин и вечных чувств. И Предательство, озираясь трусливо, прячет на груди отравленный кинжал. И Верность, усмехаясь, смотрит тебе в глаза... "И вина есть вина, и цена есть цена! И всегда хорошо, если честь спасена..."

"Прикажи убить меня..." Фактически, Мевия просто спросили: "Кто ты?" И он так же просто ответил: "Человек". Только другими словами. И на другом языке. На общечеловеческом. На языке Вечности. На языке Чести. "Прикажи убить меня..." В той ситуации и в ту эпоху слово "человек" прозвучало по-латыни именно так.

– Ну, что, Циркин! – Циркин вздрогнул и открыл глаза.

Перед ним стоял зам начальника отдела Фонкич Валерий Матвеевич собственной персоной, молоденький ещё совсем мальчишка, только что после института. Или даже после школы. Ну, в общем, лет двадцати, не больше. Чей-то там сынок, по слухам. Мразь редкостная! В отделе его все побаивались. Циркин и сам тоже... опасался. Ну его на фиг! Лучше подальше от него держаться. Да и вообще... Не связываться. На всякий пожарный. Так оно вернее будет.

– Ну что, Циркин? – издевательски повторил двадцатилетний Валерий Матвеевич, злорадно ухмыляясь. – Опять на работе спим? И в кабинете опять накурено. Ну, и что мне с тобой делать?

Это "тыканье", хамский тон!.. Этого зелёного юнца!!

Циркин уже открыл было рот, чтобы ответить, но в последний момент осёкся. Благоразумие привычно взяло верх.

Ну его на фиг! – малодушно мелькнуло, как всегда, у него в голове. – Лучше не связываться.

– Извините, Валерий Матвеевич! – заискивающе-льстивым тоном пробормотал он, жалко улыбаясь. – Виноват. Больше не повторится.

Фонкич ещё немного полюбовался его смятением, страхом; потом повернулся и, ничего не говоря, вышел.

Циркин сидел весь пунцовый. Руки его дрожали, в ушах противно звенело. Ему было мучительно стыдно. За себя, за этого мальчишку... За жизнь всю эту распреподлую!!

Неужели я такое ничтожество?!.. – беспорядочно думал он, бесцельно перебирая на столе какие-то бумаги. – О которое можно ноги вытирать… Эх,.. если бы не семья!.. Не дети!.. Если бы!!.. Если бы!..

"Прикажи убить меня..." – вновь раздался в голове его негромкий и спокойный голос, и он тяжело сглотнул и забегал глазами.