Kapitan_Bramy

Снежинки появлялись как маленькие чуть-чуть синеватые точки на фоне светло-серого неба. Плавно и даже величаво они опускались вниз, становились белыми, увеличиваясь в размерах. Вот уже можно было легко разглядеть узор, на каждой из проплывающих мимо окна снежинок. А спустя какие-то секунды эти чудные Божии творения опускались в серо-коричневую грязь дороги и исчезали.

Не знаю, сколько мы простояли возле окна. Кажется, я «выпал из времени и пространства». Я погрузился в мир бесконечно летящих и танцующих от радости снежинок. Снежинки искренне радовались мне, стоящему рядом со мной отцу Ивану и всему этому унылому серому миру.

И тут сквозь светло-серые тучи внезапно блеснул луч солнца. Мы очнулись.

– Надо потихоньку собираться, – сказал отец Иван. – Надеюсь, председатель сельсовета свое слово сдержит.

Краснокутовский голова свое слово сдержал. Во второй половине дня за нами пришла машина. Это была старенькая заляпанная грязью «Нива» темно-синего цвета. За рулем сидел немного угрюмый, мордатый бугай, где-то тех же лет, что и председатель. Он и назвался «кумом головы».

Погрузив в багажник машины наши нехитрые пожитки, тронулись в путь. Вся дорога заняла от силы минут двадцать! У меня было такое ощущение, что машина словно сожрала время и пространство. Все чудесное, все, что нам казалось значительным, все эти тропки, пастухи и курганы - все исчезло, будто и не существовало вовсе! Будто это и не мы два дня назад совершали наш пеший путь. И не с нами случилось столько происшествий. Даже Брама из окна машины выглядела унылым мокрым холмиком. Было удивительно вспоминать наши видения в этом месте, встречу с «чудным» Николаем.

Вдруг мне подумалось, что окружающая Браму степь удивительно похожа на плоскость канцелярского стола, стоящего в кабинете у головы сельсовета. Она так же безжизненна и безобразна. И так же не оставляет следов в памяти.

Пожалуй, все, что запомнилось из этого путешествия, так это лужи. В Черноморке они были небольшие, но частые. По мере же приближения к Красному Куту лужи становились все больше и больше, но реже. Наконец, на повороте к Браме нам попалась просто огромная лужища. Объезжая ее, водитель тихо выругался.

«Боже, храни полярников»

Нас поселили на втором этаже. Комендант общежития – невысокая пожилая женщина, немного медлительная и малоразговорчивая – сообщила нам, что мы пока единственные его обитатели. Она же выдала нам матрасы и одеяла и показала крохотную комнатку, в которой нам предстояло жить.

Комнатка была прямоугольной формы. По длине комнатки, вдоль стен, стояли две кровати, между ними был узкий проход, настолько узкий, что мы с отцом Иваном едва в нем развернулись.

Комната оканчивалась самым обычным окном с давно нестиранными мутно-серыми занавесками. Под окном стояла небольшая тумбочка с полуоткрытой покосившейся дверцей. Возле тумбочки сиротливо скучал пустой банный таз. В тазу лежала дохлая муха.

На прощание малоразговорчивая комендантша вручила отцу Ивану ключи от обычных входных дверей и ключи от больших решетчатых ворот, что заграждали единственную лестницу на второй этаж. Об этих железных воротах комендантша почему-то беспокоилась более всего:

– Хлопцы, коли уходите, зачиняйте[4] браму. – Сказала она и несколько раз повторила, – зачиняйте браму, коли уходите, не забывайте, зачиняйте браму.

При слове «брама» я зябко повел плечами. Но тут же, вспомнил, что «брамой» называют не только проходы в холмах, но и обычные ворота. Комендантша ушла. А меня еще раз передернуло. На этот раз от холода. Внутри общежития было неправдоподобно холодно, как в ледяном доме.

– Я в сельсовет, за обогревателем, – сказал отец Иван, и я увидел, как изо рта у него вышла струйка пара.

– Помочь?

– Не надо, я сам.

Отец Иван ушел, а я решил осмотреться. Первым делом поглядел в окно. Оно выходило на северную сторону здания (меня снова передернуло от холода); на безлюдный пустырь, плотно заросший могучими старыми деревьями и молодыми деревцами, хилыми, искривленными от нехватки солнца. За деревьями не было видно ничего, но я уже знал, что за пустырем находится небольшой одноэтажный клуб, где иногда устраиваются дискотеки и еще реже торжественные сельские собрания.

Сразу за нашим окном рос огромный и корявый от старости каштан. На его голых ветвях я заметил очень странные и большие серые наросты. Я даже не знал, что подумать; форма наростов казалась мне смутно знакомой.

Один из наростов пошевелился. На мгновение мигнул большой круглый глаз. До меня, наконец, дошло – да это же огромные ночные птицы, совы или филины. Я их не очень различаю. И сколько их, целая стая! Надо будет отцу Ивану показать, страшная глушь, – подумал я и вышел в коридор.

Несмотря на небольшие размеры здания, коридор казался длинным и таинственным. Восточная его часть утопала в мягком и пыльном полумраке, а в западную часть (в эту сторону коридор оканчивался окном) били первые косые лучи клонящегося к закату солнца.

Я подошел к коридорному окну и заглянул в него. С этой стороны деревьев не было. За окном так же простирался пустырь, но только не такой большой. На пустыре пучками росли колючие кусты, наподобие тех, что попадались нам в степи по бокам дороги и возле Брамы.

Вернулся отец Иван с дорогим финским камином под мышкой.

– Ну и холодина здесь, – сказал он. – На улице намного теплее. Опять пришла весна. Небо ясное, солнышко даже пригревает. Я уже первые листочки видел.

– Так, может, пойдем на улицу греться?

– Пойдем на улицу греться, – задумчиво повторил отец Иван. – Парадоксально звучит. Нелепо – пойдем на улицу греться. А то замерзнем дома.

Я вспомнил про сов.

– Это еще не все парадоксы. Соседей наших хочешь посмотреть?

– Соседей?!

Я подошел к окну и подозвал отца Ивана.

– Смотри, – сказал я и показал рукой на сидящих сов, чем-то, действительно, напоминавших огромные серые наросты выцветшего мха, или лишая.

– Что за очередная напасть, – батюшка сощурился. – Похоже, живые существа… совы?

– Угадал.

– Ничего себе, никогда их в таком количестве не видел… Ладно, будем жить с совами… Если не замерзнем.

Камин был включен «на полную» и поставлен в проходе между кроватями. Мы сели, каждый на свою постель и в нетерпении вытянули над финским чудом техники озябшие руки.

– На улицу не пойдем, – сказал отец Иван, когда первое живительное тепло побежало по рукам. – Надо нам, брат, комнату хоть маленько прогреть. Нам здесь спать. А вообще… странные тут дела творятся. Все хуже, чем я думал… Ключей от церкви нет. Приход, если он был, непонятно где. Странно, чем же здесь Василий занимался? Или голова сельсовета не в курсе церковных дел? Странно.