Аркадий Ипполитов Вчера Сегодня Никогда

Ключевский в своей статье о Евгении Онегине, подробно разбирая его происхождение, сказал, что для России он был французом, а для Европы - татарином в европейском платье. Вся русская критика XIX века зациклилась на главном герое поэмы. Как-то он был неприятен. Проблемы бытия его не волновали, духовных мук не испытывал, глубоких переживаний не выказывал, ничем не был занят - нерусский он был какой-то. Чацкий'и Печорин с их внутренней трагичностью были ближе, Онегин же как-то никак не давался русскому сознанию, не за что было в нем зацепиться. Что особенно странно и неприятно выглядело на фоне энциклопедии русской жизни, каковой прослыла поэма, - скользит по ней какой-то не наш персонаж, всю энциклопедию портит.

Действительно, Евгений Онегин первый и, может быть, единственный европейский герой русской литературы. Занятый своей индивидуальностью и совершенно независимый ни от славянской соборности, ни от русской духовности, ни от национального самоопределения, он проскользнул по русской жизни, чтобы исчезнуть безвозвратно. Кроме Пушкина, у него не было и не могло быть друзей, ведь некое подобие Евгения Онегина - Алексея Вронского - граф Толстой обзовет «голландским огурцом». Вот этот голландский огурец, абсолютно чуждый русской жизни, но прекрасно осознавший благодаря своему отполированному сознанию ее ценность и уникальность, стал символом золотого века русской культуры. Дело в том, что только в 20-е годы прошлого века в России была та уникальная ситуация, когда в ней мог появиться и даже существовать европейский человек. (Больше она не повторялась, так как передышка начала XX века была слишком коротка, чтобы сформировать что-либо подобное.) Поэтому он исчез из русской культуры навсегда - никто никогда в России больше не сможет утверждать приоритет личного и индивидуального над общим и национальным.

Оказалось, что главный герой нашего национального поэта является чуть ли не антирусским явлением и поэт за это его никоим образом не порицает. Более того, этого героя, преступным образом ставящего свои частные интересы выше всего остального и свою частную жизнь сделавшего единственным занятием, Пушкин явно предпочитает всем остальным соотечественникам, признавая его единственным достойным собеседником. Такого наглого предпочтения цивилизации - духовности русское сознание не могло простить, поэтому решило его просто не замечать. Для России Онегин так и остался заурядным фатом, и никто, кроме Пушкина, не смог воспринять его как героя. Вся же критика остановилась на уровне девичьих сетований Татьяны, переворачивающей бумаги в кабинете Евгения.

Любимой тривиальностью стало утверждение, что «Евгений Онегин» непереводим. «Фауст» переводим, «Божественная комедия» - пожалуйста, а вот «Евгений Онегин» - никак. Наверное, это действительно так, и многие иностранцы говорят, что эта поэма - довольно скучное чтение. Но и в исполнении ОРТ поэма была чрезвычайно скучна, ведь когда из нее выветривается весь драматизм противоречия России и цивилизации, заложенный уже в эпиграфе «О rust О Русь!», то что там остается? Одна лишь story. Для европейца же этот конфликт малопонятен и потому не очень интересен.

Изобразить Онегина смогли только англичане, и на долгое время Файнс останется единственным зримым его воплощением. Уже немаловажное достоинство, если вообще признать возможность изображения вещей чисто умозрительных. А то, что европейцы заинтересовались в России именно европейским типом и именно его попытались обрисовать с большим или меньшим успехом, замечательно. И, наконец, если европейцев в России привлек не русский дух, а вполне европейская коллизия, лишенная чеховщины, достоевщины, икры и водки, то это свидетельствует о признании русской культуры куда в большей степени, чем о ее непонимании.

Разговоры про газпромовскую кукурузу порядком надоели как ее противникам, так и защитникам. Бесконечно повторяется, что кукуруза нарушит архитектурную целостность города, испортит линию горизонта и до неузнаваемости изменит облик Петербурга, сейчас как-никак обладающий определенной значимостью. И ничего от разговоров не меняется. Более того, от бесконечного повторения эти истины как-то обесцениваются. Ведь все давным-давно должны были понять, что дело не в архитектурных ценностях, не про то речь. Какие там памятники, какое наследие! В действие вовлечены силы и соображения гораздо более важные.

Население разделилось на две неравные части: тех, кто хочет смотреть на город сверху, и тех, кто не хочет смотреть на башню снизу. Правда, войдите в положение строителей башни: специфика рынка недвижимости Петербурга такова, что красоты составляют существенный процент от ее стоимости. Вид, что будет открываться с башни «Газпрома», просто умопомрачительный: Нева перед носом, голубое пирожное Смольного монастыря, и Лавра, и шпили блещут, купола горят, и Дворцовая площадь прямо как на ладони, такая маленькая, такая игрушечная. Какой красивый город, ни в сказке сказать, ни пером описать.

Кажущиеся столь разумными соображения о переносе строительства куда-нибудь в другое место просто никуда не годятся. Что же, смотреть на ленинградские новостройки? Глаз не радует, да и хорошо ли вести важные переговоры на столь унылом фоне? То ли дело, когда принимаешь делегацию знатных арабов или тайваньцев, обводишь величественным жестом завораживающую панораму и объясняешь: «Вот здесь у нас китайский квартал будет, здесь Диснейленд, а там гостиничный комплекс, лучший в мире». Совсем другое впечатление, все весомо и убедительно, и перед Биржей газовые маяки сияют как символ российского могущества и богатства, прямая, мифологическая, можно сказать, аллегория. Что уж так возмущаться, не Стрелку же Васильевского острова сносят.

Да и вообще, как не понять, что с высоты кукурузы прольется на город изобилие и процветание. Сверху-то и недостатки будут виднее, там подправить, там подстроить, шпили позолотить погуще и понажористее, чтоб осанистей выглядели, а к западу и подавно помойка расстилается, убрать! Вся Охта будет перестроена, благоустроена, приведена в порядок. Сколько рабочих мест возникнет! И ведь не только гастарбайтерам прибыток, но и своим человечкам, надо же будет гаетарбайтеров кому-нибудь обслуживать. Всем достанется. Вот прошел слух, что и Музей современного искусства, и даже вообще Центр Всех и Всяческих Искусств откроется, прямо там же, в небоскребе, так что и кой-кому из тявкающих интеллигентских шавок кое-что перепадет. Будет и им чем заняться, не все же прогресс охаивать. Снесли Чрево Парижа, и ничего, Париж только краше стал. У нас же можно себе представить, как все будет сиять и переливаться долгими полярными ночами, и все изумрудом и яшмой горит, а света источник таинственно скрыт.