Михаил Серегин - Годен к строевой!

Комбату самому надо было пообвыкнуться после испуга, что уж говорить о бабуле.

- Нет, - услышав спокойную человеческую речь, бабка немного отошла.

Стойлохряков разглядывал автомобиль.

- Все ж не удалось. Все ж влетел. Но только лобовое стекло. Только стекло. Хлипкий у вас сарай, бабуля. И хорошо.

И тут баба Валя подняла хай:

- Куда ты, безмозглый ирод, черт тебя отдери, летел среди ночи на своей бандуре! Кто мне теперь сарай восстановит?

Вынимая кусочки разбитого стекла из резинового уплотнителя, комбат, не оборачиваясь, успокаивал потерпевшую:

- Это не вопрос. Будет лучше прежнего.

- А курям моим где теперь жить? В избе? Стой. Куда ты пошел? Как твоя фамилия, чтоб я могла в милицию сообщить.

- Милиции около твоего дома, мать, столько еще никогда не было. Одевайся, выходи на улицу и жалуйся.

Бабка лупала глазами. Лысый, довольный происшествием, фальшивил.

Выйдя из пролома, комбат застал Резинкина в обществе Мудрецкого. Оба сидели и курили на травке. У Витька нервы никак не могли вернуться в норму. Комбат сел рядом с рядовым на траву и похлопал его по спине.

- Все нормально, пацан. Сейчас в расположение и сутки отдыхать. И еще этому… Валетову то же самое. И три дня к отпуску за удачный угон. Лейтенант, запомнил?

Мудрецкий поднялся.

- Так точно.

- Что с «Ауди»? - Резинкина весьма интересовал этот вопрос.

Комбат ухмыльнулся:

- Все хорошо. Твои дела придется отмывать Сивому. Это я устрою. Вовремя ты отчудил.

Глаза Резинкина вспыхнули.

- Прокатило. Здорово, - потом ему взгрустнулось. - А знаете, товарищ подполковник, что самое сложное было сегодня?

- Ну?

- Тужиться, когда на тебя сквозь окна салона смотрят десантники через приборы ночного видения.

- Ты дневальный, - крепкий старший сержант Деев из третьей роты ткнул толстым пальцем в грудь Резинкину.

Витя вышел из кубрика впереди готовящегося принимать дежурство по роте сержанта Батракова.

Сегодня они на пару с Заботиным дневальные. Забота - вертлявый и хитрый парень. Язык у него подвешен, и отбрыкивается от тяжелой работы он просто мастерски. К тому же его давно перевели в слоны, что для Вити означало крепкую дружбу с туалетом и умывальником. Заботе же достанется длинный коридор, который надо помыть всего два раза за сутки - весна, грязи хоть отбавляй. Еще бы дождь, тогда и Забота будет вешаться.

У солдат есть дурная привычка плохо очищать сапоги перед казармой. В результате вся грязь на «взлетке» - длинном коридоре посреди казармы.

Хватает ее и в туалете. Если дождь, в наряде не разогнешься. Один стоит рядом с тумбочкой - на посту, как раз напротив входной двери, другой в это время вымывает принесенную с улицы товарищами по службе землю.

Резинкин знал, что ему после шести вечера первому придется заступить на пост, поэтому не видел ничего такого в том, что ответит старшему сержанту «да».

- Да, - ответил Резинкин.

- Слезай с тумбочки, - скомандовал Деев дородному, пока еще пузатому дневальному. Резинкин был уверен в том, что через полгода парнишку родные не узнают. Захудеет чуток, килограммов на пятнадцать.

- Э! - Начищенный и надраенный Батраков быстрыми шагами шел к посту. - Ты чего, я у тебя еще ничего не принял.

Конопатая толстая морда из третьей роты повелась было покинуть пост, но, услышав деда Женю, осталась на месте.

Деев был расстроен. Свалить дежурство по-тихому не удалось. Батраков зацепил его, процедура могла растянуться надолго.

- Уже шесть, - Деев кивнул в сторону электронных часов, висящих над дверью.

- Третьей ротой наряд не сдан, отдельным хим-взводом наряд не принят.

Заложив руки за спину, Батраков прямиком направился в сортир. Деев остался на месте.

- Там ништяк?

Дневальный утвердительно кивнул.

Подошел Забота.

- Ну как?

- Идет проверка, - постарался солиднее ответить Резинкин.

Услышав такое, Деев повернулся в сторону молодых.

- Молчать, сыны, - пробасил он.

В этот момент из двери, ведущей в туалет и умывальник, высунулся Батраков и заорал на всю казарму:

- Третья рота, у вас тут жопа!

Деев помрачнел и направился лично взглянуть на непорядок.

Дверь каптерки третьей роты открылась, и в коридоре появился бледный капитан Паркин.

- Кто это сейчас так орал, вашу мать! Тут товарища старшего прапорщика жена, а вы так выражаетесь!

Резинкину не нравилась толстая и грудастая жена прапорщика Евздрихина, но она была женщиной. Откуда Батраков мог знать, что она здесь?

Дед Женя не спешил признаваться и скрылся в сортире. Все, кто в этот момент находился в коридоре, начали быстренько тариться по щелям. Включился свет, и тараканы устремились в укрытия. Панорама стремительно пустела.

Резинкин с Заботой поспешили следом за Деевым в туалет - от капитана подальше.

Вскоре офицер остался наедине с дневальным.

- Обормотные бездари, - как всегда оригинально выругался Паркин, обводя взглядом стены и не надеясь привлечь виновного в ругательствах к ответственности, после чего скрылся в каптерке. Но тут же снова вышел. - Почему до сих пор не сменился?

Конопатый поворотил морду в его сторону и громко доложил:

- В туалете жопа, товарищ капитан!

Паркин из белого очень быстро превратился в красного. Стал прямо как рак вареный. Язык его безжизненно упал во рту на отвисшую нижнюю челюсть.

Солдат часто заморгал, не понимая, из-за чего товарищ капитан так резко переменился в лице.

- Фамилия?! - Ярость выплеснулась через край и обожгла рядового. Да так, что он, не переспрашивая, признался:

- Загибобколено.

- Что?! О еб! - Капитан схватился за голову. - Это, кажется, ты из Рязани?

- Такая деревня одна на всю область, - конопатый гордо улыбался. - У нас самая большая ботва у картошки, - и дневальный тут же показал, какая там у них ботва.

- Российской армии гвоздец, - мямлил капитан, медленно закрывая за собой дверь. - Никуда с поста не уходи, пехотинец! - добавил он напоследок.

Деев прошел через умывальник.

- Иди сюда, - поманил его из прохода в туалет Батраков. Зубоскальство сержанта не означало для Деева ничего хорошего. Витя с Заботой тоже пошли. Если там какая дрянь и Деев отбрыкается, то убирать им, точнее, Резинкину, но это мелочи.

На ближайшем к окну очке сидел второй дневальный третьей роты. Лысенький пацанчик восемнадцати лет застыл в позе курицы, несущей очередное яйцо.

- Пока он срет, я наряд не приму, - Батраков не скрывал удовлетворения от собственной выходки.

Оправляющийся стал лупать глазами, не понимая, в чем он мог провиниться.

- Какай, какай спокойно, деточка, - успокоил подчиненного Деев.

Фон под начавшими пробиваться после радикальной стрижки черными волосиками стал красным, и это случилось не из-за натуживания.