Евгений Некрасов - Блин – охотник за ворами

– Спасибо, – сказал Блинкову-младшему капитан. – Будешь смеяться, но ты немножко восстановил мою почти утраченную веру в людей.

– Почему я должен смеяться? – удивился Митек. – Я же понимаю, что дело не в том, чтобы слона выиграть, а в справедливости. Кстати, наш договор остается в силе. Мне кажется, теперь он позволит вам пострелять.

В самом деле, тирщику теперь не было никакой разницы, капитан будет стрелять или Блинков-младший. Участь призов можно было считать решенной.

– Эй, – подозвал капитан тирщика, – дай мне пострелять. Не бойся, милиционеры никому сжульничать не позволят.

– Действительно, вы что, милиции не доверяете? – поддержал его старшина-курсант. Голос у него был веселый и вместе с тем угрожающий.

– Делайте что хотите! – взвыл тирщик. – Пейте мою кровь!

Он поднял сбитые Блинковым-младшим мишени и стал отсчитывать капитану пульки…

Десантник, похоже, не умел промахиваться. Для него стрельба была механической работой, вроде вбивания гвоздей в намеченные дырочки. Для ускорения этого скучного процесса он стал стрелять из трех винтовок. Блинков-младший, Ломакина и Васечка заряжали, а он ходил вдоль прилавка и только постреливал. Курсанты смотрели, разинув рты.

Разгром был сокрушительный! За двадцать минут капитан смел с полок самые дорогие призы. Ирке достался бегемот, Ломакиной – тигр, Суворовой – удав, Блинкову-младшему – бульдожка.

После капитана винтовку взял старшина-четверокурсник. Блинков-младший с капитаном посмотрели, как он стреляет, убедились, что процесс идет, и, как говорится, расстались друзьями. Капитан повел свою девчонку домой, а Митек своих – на американские горки.

Ломакина и Суворова были подавлены меткостью и кредитоспособностью Блинкова-младшего. Суворова даже убавила звук в магнитоле и выплюнула сигаретку с измочаленным фильтром.

– Блинок, я с тебя торчу! – восхитилась она. – Ты где так наловчился стрелять?

– Пусть Ирка расскажет, – ответил Блинков-младший, – а то будет потом говорить, что я хвастаюсь,

– Не буду. Хвастайся, – разрешила Ирка.

И всесокрушающий восьмиклассник поведал о Второй Грязюкинской войне. Как сельские мальчишки приезжали на велосипедах бить из рогаток стекла в дачном поселке, а он простреливал им шины.

– Фокус был не в том, чтобы попасть, а в том, чтобы попасть быстро, – закончил он.

Хотелось добавить, что после стрельбы по глинам пулять по мишеням в тире – как семечки щелкать. Но Блинков-младший промолчал. Или он Ирку не знает? Опять скажет «Хвастаешься!».

Одноклассники вышли на аллею, где торговали матрешками, старыми военными значками и написанными на картонках пейзажиками. Блинков-младший вспомнил сержанта Сережу, который не видел разницы между этими пейзажиками и картинами в музее. Честно говоря, Митек тоже не всегда видел разницу. Некоторые пейзажи были очень похоже нарисованы. Другое дело, что, посмотрев десяток, можно было считать, что видел их все. Везде повторялось несколько мотивов: избушка под заваленной снегом крышей, солнечная дорожка на воде, сосновый лес…

– Хорош заливать, Блинок! Из пневматички шину не пробьешь, – подумав, заявила Ломакина. Она считала себя большим знатоком оружия, потому что у ее папы-охотника был целый арсенал: пять стволов. – Папа на даче пробовал стрелять крыс, так им хоть бы что. А крыса не резиновая, она мягче.

– Это была немецкая пневматичка… – начал Блинков-младший и осекся.

С картины, поставленной на самодельную треногу из палочек, на него пялились желтые глаза «Козы с баяном»!

Сомнений быть не могло! Он прекрасно помнил эти козьи глаза с овальными зрачками-щелочками, странно переплетенные кривые рожки, мехи баяна и черный хвост, торчащий кверху, как вымпел…

Блинков-младший почувствовал, что голова у него плывет, будто во сне. Украденная из музея картина Ремизова, стоившая сотни тысяч долларов, продавалась среди бела дня в самом людном месте Москвы! А рядом красовались дрянная копия «Мишек» и дюжина зимних пейзажиков разного размера, но похожих друг на друга, как отпечатки с одного фотографического негатива.

– Ты чего, Блинок? – дернула его за рукав Суворова.

Блинков-младший переглянулся с Иркой. Она видела у Ларисика каталог берлинской выставки и тоже узнала «Козу с баяном».

– Картинка понравилась, – ответила за него Ирка и подошла к продавцу. – Сколько хотите за «Козу»?

Продавал картину лысый красноносый дядька с вислыми усами. Его физиономия была похожа на новогоднюю маску. Видали такие очки без стекол с приделанным кривым носом и усами? Уберите очки – и получите портрет этого продавца.

– У тебя столько денег нет, – отрезал он. – Это для иностранцев поставлено. Ты не знаешь, что это за картина.

– Почему не знаю? Ремизов, «Коза с баяном», – невозмутимо ответила Ирка.

– Ну вот! – ничуть не удивился продавец. – Знаешь, а прицениваешься. Триста долларов, дешевле не отдам.

Он понятия не имел, какая ценность попала в его руки!

Посвящать в это дело Ломакину и Суворову не хотелось. И без того Блинков-младший уже выдал служебную тайну контрразведки Ирке. Но предателем он себя не чувствовал. Мама ни в какие тайны его не посвящала, а просто взяла с собой в музей. Он рассказал Ирке только то, что сам видел и до чего додумался. И потом, Ирка понимает такие вещи. Еще бы, когда у нее папа бывший контрразведчик, а сейчас полковник налоговой полиции.

А Ломакина и Суворова – совсем другое дело. Они, во-первых, не поверят, во-вторых, разболтают. Легкомысленные личности. Нужно было потихоньку от них избавиться и установить наблюдение за продавцом картины. Причем ясно, что для наблюдения нужны двое. «Козу с баяном» в любую минуту могут купить, и тогда один пойдет выслеживать покупателя, а другой – продавца.

К счастью, подружки еще были под впечатлением от победы над тирщиком. Ломакина выгуливала своего тигра на травке, чтобы у него не было рахита. А Суворова, которой достался удав, обнаружила у него в голове дырку для руки. Натянув голову, как перчатку, она здоровалась удавьей пастью с прохожими. Некоторые шарахались.

Словом, подружки были в благодушном настроении, и Блинков-младший надеялся, что они не станут вредничать.

– Девчонки, хоть убейте, но я на горки не полезу. Меня на них тошнит, – соврал он.

– Спохватился! – не особенно расстроившись, заметила Суворова. – Ну ты даешь, Блинок! Что ж ты раньше молчал?

Все-таки она была неплохая девчонка. Другая стала бы издеваться: «Блинку слабо с горки скатиться». А Суворова только сказала:

– Тогда ты хоть внизу постой. А то я не люблю гулять без мужчин. Сразу всякие придурки начинают клеиться.