Евгений Некрасов - Блин – охотник за ворами

– Раскомандовался, командир, – буркнула Ирка. – Что я, сама не соображаю?… Бегемотика жалко.

Ее выигранный в тире бегемот и Митькина бульдожка остались за дверью. Блинков-младший поразился, о каких пустяках способны думать девчонки, когда жизнь висит на волоске.

– Ну, я пошел, – объявил он. – Не дрейфь, Ирка, я тебя подстрахую.

Ирка только фыркнула.

Он подпрыгнул, зацепился за чердачную балку, ловко просунул ноги в окошко и через несколько секунд уже сидел на скате крыши. Нет не сидел, а скользил по непросохшей краске, летел, набирая скорость, прямо в колодец двора, в восьмиэтажную пропасть!…

На самом краю крыши было низенькое ограждение с редкими, очень редкими стальными прутьями. Блинкову-младшему показалось, что сейчас он проскользнет между ними как намыленный и рухнет с высоты! Он вытянул руки и успел схватиться за скользкую свежевыкрашенную перилину ограждения.

Хлюп! Волна густой, как кисель, краски, которую он сдирал с крыши пятой точкой и гнал перед собой, сорвалась и полетела вниз. Митькины ноги повисли над пропастью, но сидел он достаточно надежно, упираясь грудью в перилину. Она еще гудела от удара, когда сзади послышался визг. Это упрямая Ирка, не дожидаясь, что Блинков-младший ее подстрахует, вылезла на крышу и повторила его скорбный путь.

Вж-жих! Бум! Хлюп!

Здрасьте. Боевая подруга с сочным зеленым мазком на щеке уже сидит рядышком, тоже свесив ноги и вляпавшись руками и грудью в краску на перилине.

Знаете, что она сказала первым делом?

– Митек, я, честное слово, их отстираю! Если не отмоются растворителем, в крайнем случае от-кипячу. Будут у тебя не синие джинсы, а вареные.

Блинков-младший только молча вздохнул над неисповедимыми тайнами женской души.

Для надежности он уселся, пропустив прут ограждения между ног. Ирка сделала то же самое. Теперь они не могли свалиться с крыши даже во сне. А сидеть им предстояло долго. Подняться по свежевыкрашенной крыше нечего было и думать. Одно утешение: преступникам так же трудно достать их, как им выбраться.

А преступники только сейчас выходили из подъезда, таща связанные веревками картины. Сла-щовские «Жигули» стояли прямо под Блинковым-младшим. Он плюнул на крышу и, кажется, попал.

Открыв багажник, Лелик-Лялькин как дрова побросал туда воровские копии Ремизова и хлопнул крышкой. Остальные уже уселись в машину. Из выхлопной трубы завился синий дымок. Мотор потрепанных «Жигулей» нещадно чадил. Лялькин сел на место рядом с водительским, и преступники укатили.

– Упустили гадов, – с досадой сказала Ирка. – Ну что, Митек, будем сами выкарабкиваться или родителей звать?

– Пожарных, – ответил Блинков-младший.

– Влетит мне от папы, – вздохнула Ирка. – Если пожарных вызывать, это дело точно попадет в сводку происшествий по городу, а папе каждый день ее приносят. А если бы мы сами выбрались, я бы переоделась – мои джинсы же у тебя дома, – и он бы ничего не заметил.

– Нет, – твердо сказал Блинков-младший. Второй раз съезжать по крыше ему совсем не светило. – Ир, ну как мы снизу полезем, если наверху не удержались?

– Да, только хуже вывозимся, – согласилась Ирка. – Ну, тогда давай подождем. Сейчас жарко, может, краска к вечеру подсохнет.

Блинков-младший в этом сильно сомневался. Судя по разговорам Слащова с приятелями, художник сам красил крышу. А раз с утра он уже торговал картинами в парке, то, выходит, занимался малярными работами вчера. Если с тех пор краска даже не подсохла, то не подсохнет и за несколько часов, оставшихся до вечера.

Но Блинков-младший не стал ничего говорить Ирке. Он уперся лбом в руку, лежащую на пери-лине, и закрыл глаза. Краска воняла так, что кружилась голова. Или она кружилась от высоты?

– Хотя, если я приду домой поздно, папа тоже мне даст на орехи, – рассуждала Ирка. – Как думаешь, Митек, что хуже: сейчас кричать, чтобы вызвали пожарных, или дождаться вечера и самим выбраться?

– Твой папа, ты и решай, – буркнул Блинков-младший.

Его начинало клонить в сон. В отяжелевшей больной голове почему-то крутились отдельные словечки из Ларисикиной экскурсии. Потом они сложились в готовую фразу: «Посетив мастерскую художников-жуликов, вы можете совершить увлекательную поездку на пятой точке с крыши».

– Идиотик, – толкнула его в бок Ирка. – Эй, привет! Смотри, сиди тихо!

Спорить с Иркой не хотелось: идиотик – это еще мягко сказано!

– Митек, подъем! Идиотик сюда лезет! – взвизгнула Ирка, хватая его за руку липкими от краски пальцами.

Блинков-младший открыл глаза. Ирка смотрела куда-то назад, и он тоже обернулся. Там, в распахнутом окне мастерской, маячила физиономия сумасшедшего натурщика. Удирая, жулики о нем забыли. Из уха у него торчала очень даже знакомая Митьке золотистая загогулина-.

До натурщика было шагов десять. На таком расстоянии Блинков-младший не мог ошибиться: это была ручка от «Цербера»! Присмотревшись, он заметил, что ручка, понятно, не вбита в ухо, а прихвачена обвязанной вокруг головы сумасшедшего бечевкой. «Отвори свое сознанье»! Надо признать, что это была действительно смелая находка художников. Ручку так и хотелось повернуть и посмотреть, что получится.

Сумасшедший улыбался и разводил руками, как будто хотел обнять Блинкова-младшего с Иркой. Его тянуло к веселой компании, которая славно проводила время на краю крыши, пачкаясь краской. Заметив, что у Митьки на бицепсе остался сочный зеленый отпечаток от Иркиной пятерни, сумасшедший пришел в восторг.

– Краска-красочка-красота! – выкрикнул он и, опасно свесившись за окно, стал шлепать ладонями по краске-красочке.

Блинков-младший с Иркой оцепенело смотрели, как сумасшедший все ниже и ниже сползает на крышу. Они не могли ему помочь. Наконец, ладони его поехали, и несчастный идиот, потеряв опору, съехал на крышу грудью и животом. На подоконнике его удерживали только голые шишковатые колени. А сумасшедший и не собирался удерживаться. Блаженно щурясь, он стал загребать по скользкой краске руками, как будто плыл брассом.

– Папочка! – взвизгнула Ирка. Когда другие зовут мамочку, она всегда звала папочку. Иван Сергеевич воспитывал ее один. – Ой, папа! Митек, правда, папа!

Блинков-младший встрепенулся. Во двор въезжала белая «Нива», такая же, как у Ивана Сергеевича. Но в одной только Москве десятки тысяч белых «Нив»…

– Папина машина! – вопила Ирка. – С осликом на зеркале! Я этого ослика в пятом классе сшила!

Да, за ветровым стеклом болталась какая-то игрушка. Может быть, и ослик – попробуй разгляди с высоты.

«Нива» затормозила на том самом месте, где недавно стояли «Жигули» преступников. Дверца отворилась, и оттуда вышел действительно Иван Сергеевич Кузин, полковник налоговой полиции, старый друг блинковской мамы и человек одновременно строгий и веселый.