Михаил Ахманов - Конан И Небесная Секира

Лицо призрака стало печальным.

– Ты не слышал о нем? Так же, как об Отце Гидалле, могучем Сархабе и других героях, великих воинах и властителях, предках твоих?

Конан покачал головой.

– Я знаю своего отца. Был он не героем, а кузнецом, но меч в руках держал так же крепко, как молот. Еще знаю деда, тоже кузнеца и воина. Отец и дед рассказывали мне о прадеде - и он был кузнецом. Об остальных предках мне ничего не ведомо… Ведь я не король, и моя родословная не расписана в древних книгах!

– Ты еще будешь королем, - сказал Рана Риорда. - Что же о предках твоих, о кузнецах, воинах и всех прочих… - тут он тяжело вздохнул и промолвил: - О, память людская! Она коротка, как ваша жизнь! И потому, большой ли грех отнять ее, чтобы напиться крови? Днем раньше, днем позже…

– Перестань болтать о крови, - рявкнул Конан, - кровью мы разживемся на том красном сундуке! Лучше расскажи, что знаешь о прежних временах!

– Расскажу, - в глубокой задумчивости призрак кивнул головой. - Расскажу, потомок Гидаллы…

И он принялся рассказывать - о том, как ковал Небесную Секиру прародитель Гидалла, Великий Кузнец; ковал ее на бесплодной вершине Айи, возносившейся некогда над волнами морскими на две сотни бросков копья. Небо в тот день было безоблачным и ясным, но чудилось, что земля, воды и воздух содрогаются под напором яростной бури: удары чудовищного молота разносились вдоль побережья подобно грому, а искры, срывавшиеся с наковальни, блистали как всполохи молний. Колебалась почва, трескались прибрежные утесы, высокие деревья раскачивались словно трава на ветру, и реки выходили из берегов.

Говорил он о Древних Богах, хранителях Равновесия; говорил о том, как сошлись они в схватке с Демонами Хаоса и долго бились в мрачной пустоте, что лежала за гранью хрустального купола небес, жгли друг друга звездным огнем, морозили глыбами вековечного льда, метали огромные каменные глыбы; и один осколок тех небесных глыб пал на землю, в ослепительной вспышке врезался в гранитную твердь Айи и застыл там, чтобы по прошествии времен превратиться в лезвие Небесной Секиры.

Говорил он о заклятьях, наложенных Гидаллой, о тайных символах божественных братьев Кователя, о знаках Четырех Ветров и Семи Звезд, о том, что не должна Секира покидать род Южного Ветра, а буде так случится, надлежит ей странствовать по свету, убивая чужаков, пока не вернется она к роду и племени Гидаллы.

И еще говорил Рана Риорда о днях своей славы, когда воитель Сархаб вздымал огромный топор над шеренгами валузийских колесниц, над темными ордами пиктов в волчьих шкурах; говорил, как рассекало стальное лезвие доспехи и шеи боевых жеребцов, окованные бронзой колесничные борта и валузийские шлемы, пиктские черепа и пиктскую плоть.

Говорил он о временах своего крушения, когда, в день божьего гнева, погибла земля Атлантиды, и чудовищные волны разбросали корабли Таванны, старейшего в роду Гидаллы; говорил, как умерли Таванна и спутники его; вспоминал о долгих годах, проведенных на мертвом судне, среди высохших мумий, наполнявших корабельные трюмы.

Говорил он о днях своих странствий и плена, о рыбаках и охотниках Черных Земель, о степных воинах, о людях Востока и Запада, Севера и Юга, прикасавшихся твердому топорищу, ласкавших лунную сталь… Он убивал почти всех; немногим удавалось избежать его сверкающего лезвия. Еще говорил он о трех стигийских жрецах, о Хор-Анабасе, Рамесисе-Пта и Нем-Эхатоне; говорил о забвении своем, о снах, о пробуждении и жажде мести.

Страшен и мрачен был тот рассказ, но Конан привык к страшному, а потому повествование о древних мертвецах, из коих Рана Риорда выпил влагу жизни, не пугало, а веселило его варварскую душу. Когда же призрак помянул Файон, киммериец расхохотался.

– Мы странствуем с тобой без малого месяц и, клянусь Кромом, все это время Шапшум сидит в Файоне! У него отличный аппетит… Хотел бы я знать, много ли солдат осталось в файонском гарнизоне!

– Быть может, и никого, - мрачно ухмыльнулся Рана Риорда. - Зато там остались сокровища.

– Сокровища? Хмм… - буркнул Конан, подумав, что он, наверно, поторопился покинуть стигийскую цитадель. Призрак прав: в ней наверняка были сокровища. К примеру, войсковая казна…

Дух словно прочитал его мысли:

– Говорил я тебе, не спеши. Вдвоем мы разметали бы этот гадючник по камешкам… мне досталась бы кровь, тебе - золото… - Рана Риорда призадумался на миг и решительно закончил: - Ну, ничего, киммериец; сие удастся исправить.

– Исправить? Как?

– Когда сила моя возрастет, я смогу вернуть прошлое. Помнишь, я уже говорил тебе об этом?

Конан пожал плечами.

– Зачем возвращать прошлое? Лучше перенеси меня в Файон. Думаю, мы с Шапшумом не поссоримся из-за стигийского мяса. Мне оно не нужно, а хейворку не к чему сокровища.

– Быть может, и так, - с загадочной улыбкой протянул дух, - быть может, и так…

Когда "Дельфин" оказался у южной оконечности Камбуйского полуострова, ветер стих, и желтые паруса бессильно повисли. Корабль едва двигался вперед - под вопли толстого купца и его моряков, моливших Асуру послать благодетельный бриз. Но вместо ветра явились пираты.

Судно их, как и ожидал Конан, было галерой с красными бортами и рядами весел; его угловатый корпус напоминал плавучий сундук. При хорошем ветре эта неуклюжая посудина никогда не нагнала бы "Нефритового Дельфина", но сейчас корабль Райзата беспомощно покачивался на волнах, превратившись в легкую добычу. И хоть экипаж его не собирался сдаваться, у тридцати мореходов не было шансов выиграть схватку с двумя сотнями разбойников.

Однако они облачились в бамбуковые панцири и шлемы, и вытащили на палубу связки пик и стрел. Конан, приняв команду, расставил свое немногочисленное воинство вдоль бортов и строго наказал: на вражеский корабль - ни ногой, стрелять и колоть из-за укрытий, стрелы с огнем не метать и не лезть на рожон.

Райзат, забыв на время о молитвах Асуре и Лакшми, подошел к нему. В лице хозяина не было ни кровинки, пальцы цеплялись за горлышко винного кувшина - в нем купец черпал и храбрость, и красноречие, с которым то упрекал богов, то сулил им щедрые приношения во всех прадешханских храмах.

– Что ты собираешься делать? - спросил Райзат своего охранника.

Конан ухмыльнулся.

– Когда они бросят абордажные крючья и сходни, поднимусь на борт и прикончу половину шайки. Только и всего! Остальные, я думаю, напугаются.

– Но их не меньше двух сотен! - в панике воскликнул купец. - Ты умрешь, брат мой!

– Все мы умрем когда-нибудь, - заметил Конан, - однако мой срок еще не пришел. Кром хочет, чтобы я еще пошатался по свету… И потом, у меня есть незавершенные дела, - тут он погладил древко своей секиры.