Михаил Ахманов - Сердце Аримана

– Что с тобой? - буркнул Конан. - Что случилось?

– Заклинание… охранное заклинание… Проклятье! Стукнуло, как секирой по башке!

Мгновенно сообразив, в чем дело, Конан бросился к постели, бесшумно натянул сапоги, схватил меч с перевязью и вновь выскочил в коридор.

– Кто там? - спросил он.

– Альбан, Пирим и с ними два десятка гвардейцев… Внутрь не входили, мой господин, но оттуда мышь не проскользнет.

– А что с охранниками? с Теми, кто стоял на страже?

– Лежат у стены, спят. Но живы! Вроде живы…

– Ненадолго. Шкуру спущу! - рявкнул король.

– Твоя воля. Но не так уж они и виноваты.

Паллантид, сморщившись, принялся на ходу растирать виски и темя. Капитан Черных Драконов, отборной королевской гвардии, охранял весь огромный дворец, и ему же подчинялась городская стража. Должность Паллантида была хлопотливой; он отвечал не только за порядок в стенах Тарантии, не только за жизнь королевы и наследника, но и за некие особые дела. К примеру, люди его стерегли тронный зал, где хранилась государственная печать и королевские регалии, архив с секретными указами и грамотами, что подтверждали права нобилей на земли и замки, помещения арсенала, дворцового зверинца и, разумеется, сокровищницу. Дверь ее была зачарована, но не смертоносными заклятьями, которые пришлось бы снимать и восстанавливать после каждого посещения; просто у Паллантида стреляло в голове, едва чужая нога касалась запретного порога. Но стреляло здорово, так как Хадрат, жрец Асуры, особой снисходительностью не отличался.

Король и его начальник стражи миновали коридор и лестницу, торопливо прошли через галереи и залы нижнего этажа и спустились вниз по широким гранитным ступеням. Теперь перед ними было просторное квадратное помещение, куда Конан приводил сына четыре дня назад; здесь, у обитой железом двери с тяжелыми замками, стояли гвардейцы, оберегая самое ценное из сокровищ Аквилонии.

И сейчас тут находились солдаты в высоких гребнистых шлемах - целых два десятка, под командой Пирима и Альбана. Но те, кому полагалось стеречь заветную дверь, валялись у стены подобно недвижимым и блестящим металлическим статуям, небрежно сброшенным с пьедесталов. Шлемы с них уже успели снять, и взгляду короля предстали бледные лица, бескровные губы и закаченные под лоб глаза.

Ноздри Конана затрепетали; он сильно втянул воздух и буркнул:

– Черный лотос, клянусь Кромом! Если эти парни не проснутся через день или два, можно раскладывать погребальный костер!

Пыльца черного лотоса была страшным средством; в небольших количествах она погружала в кошмарные сны, но тот, кто надышался ею в изрядной дозе, уходил на Серые Равнины, оставаясь в полном беспамятстве. Противоядия от нее не существовало - даже у стигийских жрецов, нередко использовавших это снадобье.

Подскочил Пирим, начальник шестого десятка Черных Драконов, низкорослый широкогрудый воин лет сорока, со связкой ключей в руках.

– Пахло еще сильнее, повелитель. Я велел разогнать тут воздух плащами. Парней мы сейчас вынесем… может, очухаются…

Конан кивнул и принялся хмуро разглядывать замки, свисавшие с окованных железом створок. Замков, собственно, не было - одни ржавые обломки да рыжая пыль под ними на полу. Воистину, что сотворено людьми, люди же могут и сокрушить!

Он отстранил Пирима с его бесполезными ключами и пробормотал:

– Хотелось бы мне знать, каким проклятым зельем плеснули на запоры! Они выглядят так, словно дождь поливал их три сотни лет!

Паллантид, морщась и по-прежнему растирая висок, склонился над плечом короля.

– Магия, мой господин?

– Стигийская магия! Запах лотоса и проржавевшие замки… - Конан покачал головой и нахмурился; дурные предчувствия томили его. - Возьми факел! - приказал он Паллантиду, потом подозвал Пирима: - Уснувших стражей отсюда убрать, а своих людей расставь не только в зале, но и на лестнице, и в коридоре. Вели, чтоб не болтали - ни слова никому, даже королеве! И чтоб не лезли к двери!

Слух о том, что кто-то сумел проникнуть в сокровищницу, полагалось пресечь немедля. Впрочем, среди Черных Драконов не было болтунов; хоть не всем им Митра даровал светлый разум, повиноваться и держать рот на замке гвардейцы умели.

Толкнув дверь, Конан первым вошел в темное помещение; за ним, с факелом в одной руке и длинным мечом в другой, проскользнул Паллантид. Они двинулись по проходу меж громоздившихся до потолка сундуков и ларцов. Паллантид, раскачивая факел, поджигал фитили ламп, висевших на стенах, вокруг метались тени, и трепетный огонь высвечивал то обитую бронзой крышку, то переливы перламутра на боках драгоценной шкатулки, то своды высокого потолка.

Из-за этих теней король сначала ничего не увидел, но, приглядевшись, уверился, что в дальнем углу, около ниши с черным пьедесталом, из-за огромного, почти в человеческий рост сундука, торчат чьи-то острые колени. Подойдя ближе, он с облегчением заметил, что рубиновый шар находится на своем обычном месте; значит, чужие руки не коснулись талисмана. Затем Конан уставился на скрюченную фигуру в роскошном одеянии, перепачканном копотью и воском, а также на валявшиеся рядом свечу, раскрытую шкатулку и высыпанные из нее самоцветы. Свеча и шкатулка лежала спокойно, а человек прикрывал голову тонкими руками и жалобно поскуливал.

– Лайональ! Лайональ, койфитская крыса! - воскликнул король, наклонился и так хлопнул посла по плечу, что тот чуть не проткнул носом сундук. - Вот так встреча! Ты, видать, заблудился? Дворец мой велик, целый лабиринт, а глаза у тебя слабые, а?

– Да! - посол поднял на Конана полный ужаса взгляд, с явной надеждой принимая его версию. - Я… я шел… шел по надобности… И вдруг оказался здесь, повелитель! Случайно, клянусь! О, владыка, как я счастлив, что ты освободил меня!

– Освободил? Ну уж нет, - в голосе короля послышались угрожающие нотки. - Кром, ты что же думаешь, крыса? Ты думаешь, что в Аквилонии одни дураки, как в твоем Кофе, у проклятого Страбонуса? Ну, я отошлю ему твою голову, может, станет поумнее!

Паллантид поднял меч, и сир Лайональ поспешно пискнул:

– Я все расскажу, все, о могучий и блистательный! - Он судорожно сглотнул и зачастил: - Видишь ли, государь, есть у моей супруги одно простенькое ожерелье из алмазов… Совсем простенькое, из сорока вендийских камней, но самое любимое! Она так любит его, так любит! И вдруг… о, вдруг!.. - койфит прикрыл физиономию ладонью, сквозь пальцы поглядывая на короля, и утробно замычал - похоже, в знак непреходящих страданий своей супруги. Конан отреагировал на это чувствительным пинком, и сир Лайональ, мгновенно справившись с печалью, продолжал: - В одно прекрасное утро… О, конечно, для нас оно было вовсе не прекрасным… В одно проклятое утро хищный ворон пал с небес на мою супругу и клюнул нитку алмазов! Они рассыпались! Рассыпались, государь! Мы начали собирать камни, и при этом так стенали, так стенали… Особенно Джеммальдина, моя супруга! Увы! Один алмаз так и не нашелся! И вот я решил… решил…