На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

Готовясь к такой вылазке, Стас брал целый арсенал гранат - лимонки, РГ-42, парочку противотанковых. Гранаты ему нужны были на случай, если немцы, выследив его, захотят в темноте перехватить, когда он будет отходить в траншею. Раз так и было. То ли они заметили его, когда он стрелял еще утром, то ли днем разглядели, то ли он сам, ворочаясь в окопчике днем, выставился, и наблюдатель его засек, но в общем они, чуть свечерело, поползли к нему. Было их человек десять. Стараясь окружить его, они поползли с нескольких точек траншеи.

- Когда они были в какой-то полусотне метров, я вдруг их почувствовал, - рассказывал Стас. - Точнее, не их почувствовал, а почувствовал какую-то тревогу. Начал даже суетиться, заталкивать гранаты в вещмешок. В общем, ощущал какое-то неудобство в душе. Как будто ей неловко. Неспокойно. Потом прислушался - кто-то кашлянул. Глухо так, в землю. Держался, наверное, держался, да не сдержался. Я раз - гранату! На всякий случай! Для испуга. Граната сработала, и тут началось!..

«Да, - подумал Андрей. - А не кашляни этот фриц?»

Получилось же так, что вслед за гранатой Стаса немцы в траншее дали несколько ракет, чтобы облегчить захват, считая, что, если рванула граната, значит, неожиданный поиск сорвался, что надо действовать быстро и точно. Вот тут-то Стас и развернулся: он им был нужен живым, и они в него не стреляли, он это сообразил и сначала, швыряя одну за другой противотанковые и оборонительные гранаты им под ноги из окопчика, прячась в нем на секунды от взрывов, он поубивал, наверное, половину, а потом, выпрыгнув из него, на бегу к секретам швырнул остальные, легкие РГ-42, и уложил еще несколько немцев.

Так как в стрельбу ввязались секреты, а затем и первая траншея, шуму в этот вечер было много, и именно тогда ротный сказал, что надо запретить ту самодеятельность, на что Стас, когда Андрей передал ему этот приказ, только хмыкнул, но от каких-либо слов воздержался.

И вот теперь он снова собирался, готовя свою снасть: патроны и гранаты.

Еще не свечерело, когда он был готов, теперь ему ничего нс оставалось делать, как ждать темноты, когда отъедет кухня, поесть, завалиться поспать, ждать, когда до рассвета останется часа два, и потом, пройдя первую полусотню метров от траншеи, лечь и поползти к намеченному месту.

Худой, длинный, в измазанной и прожженной шинели, в грязных до половины голенищ сапогах, в подгоревшей тоже шапке, он ходил взад-вперед по траншее не отдаляясь, так, чтобы Андрей мог его слышать, и по ходу рассуждений то выкидывал руки вперед, к Андрею, то забрасывал их за спину и сцеплял там, то поднимал в особо патетических местах к небу.

Андрей, упираясь спиной в стенку траншеи, сидел на корточках, сосал самокрутку, иногда смотрел снизу в осунувшееся, давно небритое, поросшее черной щетиной лицо Стаса, на котором запали щеки, ввалились глаза, отчего нос Стаса стал еще тоньше, прямей, изящней, рот приобрел еще большую квадратность, четче очерчивался, сильнее выдвинулся вперед подбородок, а громадный лоб - широченный и высоченный - как бы нависал над всем лицом.

- …В учебнике по зоологии сказано, что все живое на земле делится на роды и виды. Всякое зверье, рыбы там, пичуги, шестиногие и прочая живность - имеет множество видов и родов. И семейств. А человек - один. Один вид - гомо сапиенс. Ни подвидов у него, ни семейств - нет ничего. Гомо сапиенс - един. - Тут Стас как раз и выкинул патетически руки к небу и как бы даже сам потянулся к нему.

- Голову! - крикнул Андрей. Хотя они были в глубоком месте траншеи, высовываться из нее не следовало - еще не смерилось, чего же было подставлять полчерепа под пулю.

Стас пригнулся.

- А, черт! Перебиваешь мне мысль. О чем это я, бишь? Ага, так вот, гомо сапиенс - един, неразделим. Так по зоологии. Но не ошиблись ли все эти теоретики? Ведь что же получается? За миллион лет эволюции, пройдя через черт знает что, чтобы выжить в жесточайшей борьбе за существование, поднявшись на земле надо всем!..

- Голову! - опять крикнул Андрей. - Или ты будешь держать голову как следует, или я не стану тебя слушать. Я не хочу, чтобы из-за этого трепа пришлось тебя тут зарывать. - Он поймал Стаса за полу шинели, потянул к себе, дал окурок. - Сядь. Сядь, тебе говорят.

- Это не треп, - Стас сел. - Я хочу, чтобы ты мне помог, я ни хрена теперь не понимаю. Речь идет не о том, убивать их или не убивать. Речь о другом, не заблуждаются ли зоологи, относя всех гомо сапиенс к одному виду?

- Глупости, - буркнул Андрей. - Ты имеешь в виду фрицев?

- Ну да! - Стас дотягивал окурок. - Судя по тому, что они делали и делают, невольно напрашивается вопрос: а не есть ли они какой-то подвид? Какая-то ветвь, остановившаяся в эволюции, тупиковая ветвь?

- Глупости, - опять возразил Андрей. - Ты сам в этом случае на позиции расиста. И не фрицы выдумали идею высшей расы. Эта идея старая. Мало ли было в истории богом ли, небом ли, черт его знает еще кем выдвинутых «избранных народов»? Помнишь у Киплинга «Бремя белого человека»? А ты - «тупиковая ветвь»! Глупости.

Стас тянул окурок до того, что он ожег ему губы. Выплюнув наконец окурок, Стас встал и начал снова месить грязь в траншее. Она чавкала у него под ногами.

- Тогда заблудилось все человечество. Иначе как же? Если отбросить идею существования подвида, то как объяснить, что, пройдя эволюцию от зверя до бога на земле, гомо сапиенс, отбросив этого бога, пройдя через тьму средневековья, и возрождение, и гуманизм, как мог этот гомо сапиенс вновь превратиться в зверя? Ведь даром, что ли, пишут в газетах: «звериный оскал фашизма»? - Стас остановился над ним.

Андрей смотрел снизу вверх Стасу в лицо и над его головой на тот кусочек неба, который был виден из траншеи. Уже посеревшее, с низкой облачностью небо закрывало далекие звезды, которые Стас когда-то изучал.

- Не ты один об этом думаешь, - ответил он, вставая: у него затекли ноги, и надо было размяться. - Кто об этом не думает? Но там, - усмехнувшись, он потыкал пальцем в небо, - там ты ответа не найдешь. И в твоих картах и, как это у вас - каталогах? - да, каталогах звезд- и галактик тоже ответа не найдешь.

Наверное, Стас очень любил свою астрономию. Приоткрыв рот, закинув голову далеко назад, отчего в вороте шинели выпятился его острый кадык и обнажилось высокое сильное горло, Стас счастливо смотрел на небо, разглядывал там, за облаками, знакомые ему звезды, созвездия, туманности. Внутренним зрением, мысленно он их, конечно, видел: он топтался, чавкая сапогами по жиже, поворачиваясь так, чтобы осмотреть весь купол - все ли. в нем в порядке? Нет ли каких новостей, нарушений, изменений.

- Да-а-а! -протянул он, отчего его кадык подрожал. - Там на эти вопросы ответов не ищут. Там, когда туда вглядишься, ты пигмей. Даже не песчинка, даже не атом мироздания, а просто до того ничтожная частица, что и говорить о тебе нечего.