Владимир Чачин - Король с Арбата

Плющиха отнеслась к рекламе равнодушно. Улица спешила по своим делам. И только мальчишки с разгона притормаживали пятками, говорили со вздохом «так-так» и, конечно, трогали афишу.

А что толку в фанерной афише? Близко подойти - мел с краской. Рукой тронуть - слоеная труха, а понюхаешь - клей.

А если отступить до самой трамвайной линии, то видны чудесные улыбки трех бойцов, трех буденновцев, и на зеленых шлемах пламенеют алые звезды.

Вот так вот: звезды пламенеют, а пальцы скользят по швам тоскующих карманов. Все-таки билет стоит пятьдесят копеек. А где их взять?

Тогда и приходит на помощь «половина одиннадцатого», а по-взрослому - «двадцать два тридцать», как написано в табличке над окошком кассы кинотеатра.

Двадцать два тридцать - это последний сеанс. А на последнем сеансе двери зрительного зала летом всегда настежь открыты во двор. Потому что очень душно.

Можно тихо, не шлепая пятками, пригнувшись, пробраться в зал прямо к экрану и сесть на пол. Только не шуметь. Даже если показывают что-нибудь очень смешное или очень страшное - все равно крепись, и ни гу-гу!

Однажды мы пробрались на какую-то картину про любовь. Сидим тихонько на полу впереди самого первого ряда, на экран смотрим. Видим два каких-то графа или князя друг друга на дуэль вызвали. Поднимают огромные пистолеты и целятся. Все в зале сидят, конечно, тихо, а Мишка Жаров вдруг как расхохочется.

Конечно, сразу зажгли свет и нас всех выгнали. Уже на улице Мишка, оправдываясь, пояснял, что его рассмешили пистолеты.

А в другой раз зажгли в зале свет из-за меня: уж очень рассмешил трамвайный вагон, который по рельсам везли лошади.

Как- то показывали картину «Пышка». Начался последний сеанс, мы, конечно, заняли «свои» места. Сидим, смотрим, пианистку слушаем.

Как только нам покажут что-нибудь про поцелуи или что-то в этом роде, мы сразу «ха-ха-ха!». Свет моментально зажигается, и мы по одному вылетаем.

А вот сегодня мы должны сидеть очень тихо, потому что «Красные дьяволята» - это ни какие-нибудь там вздохи и поцелуи.

Женька от восторга поеживается, то и дело посматривает на трубу и луну.

- Скорее бы уж двигалась.

Наконец луна спряталась за трубой, и мы вприпрыжку несемся к кинотеатру «Кадр». Здесь нас уже ждут распахнутые двери, стрекот киноаппарата и звуки старенького рояля, на котором пианистка наяривает «Яблочко» или иногда изображает шум поезда и даже стрельбу.

В общем, в кино мы прошли. Посмотрели все до самого конца. И вот обратно мы уже не босиком вприпрыжку, а верхом на конях с саблями и карабинами неслись в атаку на Махно по темной Плющихе.

А потом - животы к небу и смотрим на луну. Наверное, на нее так же смотрели буденновцы у ночных костров, наверное, ее свет тихо гладил того, кто упал на траву под копыта коня, и сам Семен Михайлович Буденный говорил ей «спасибо», когда пряталась она в черную тучу и не мешала отряду ехать молча в ночной тишине по широкой украинской степи. Ехать тихо, ехать незримо,

- А что, если собрать много-много катушек с нитками,- вслух мечтает Мишка Жаров,- связать вместе и запустить змей. Долетит до Луны? А?

Лева смеется:

- Такой груз ни один змей не поднимет. Все равно, что к бабочке кирпич привязать.

Мишка тихо посапывает, говорит с надеждой:

- Завтра с отцом потолкуем. Летчик больше тебя знает.

:Потихоньку стали засыпать. А я не сплю. Яркое окошко словно подпорка для моих век. Интересно, что сейчас делает Лариска?

Я скатал свой матрац, одеяло, на них подушку, встал на тюк ногами, но все равно ничего не видно: высоко.

Вот если бы на ларек залезть, то, конечно, все окно будет как на ладошке. Но у меня болит пятка. Еще утром мы купались в Москве-реке, и я какой-то стекляшкой порезал пятку. Нонка привязала к ране столетник, сказала «горе мое», пожелала мне в следующий раз сломать голову.

Свет в окошке так и тянет, так и манит к себе. И вдруг по занавеске проплыла Ларискина тень. А рядом с ней очень близко чья-то тень с пышной шевелюрой. Обе тени уплыли в глубину комнаты, промелькнули по занавеске и снова растаяли.

- Танцуют!- словно обожгло меня. Я забыл про свою пятку и вот уже хромаю по крыше ларька.

Теперь уже все видно очень здорово. Ну, конечно, она танцует. И конечно, ее обнимает Гога из дом пять. Вот что значит иметь шевелюру! Вот что значит свой велосипед!

Тихонько слез с крыши ларька. Улегся на спину, смотрю в небо. Никаких звезд. Уползла боль из ноги куда-то повыше живота. Поселилась здесь, ежиком разрослась и колет, колет.

Кто-то большой, темный карабкается к нам на крышу сарая, за ним другой такой же большой, тяжелый. Первый подполз, одеяло лапает. Голосом Бахили:

- Кто здесь?

- Ну, я,- отвечаю.

Лицо приблизил, дыхнул противно:

- Кто?

- Ну я, понятно?

Фигура отшатнулась, зовет шепотом:

- Жиган, греби сюда. Это Алешка-король.

Подполз и Жиган. Я его тоже знаю. Он из дом пять. Любит малышам щелчки давать. Всем говорит, что он есть, рабочий класс и на заводе работает, даже раз хвалился финкой, говорит, в цехе выточил, а сам целый день торчит с гитарой в своем парадном, малышей заманивает разными рассказами и песенками, а потом отбирает у них конфеты, хлеб с повидлом, яблоки. Тут же все съест и опять ребят домой посылает:.'

- Поди, попроси у мамки хоть сахарку или десять копеек.

Сейчас Жиган плюхнулся со мной рядом, дышит так же противно, коленки задирает, хихикает:

- Ты чего на крышу ларька лазил? А? Может, ларек хочешь ограбить?

Бахиля из темноты уточняет:

- Влюблен он. В Лариску.

Жиган похлопывает себя по животу, мурлычет:

Эй, моряк, эй, моряк, ие грусти, Не:юви ты на помощь норд-веста. Эта мисс из богатой семьи, Да притом же чужая невеста.

Потом он задумывается, шумно вздыхает:

- Ну вот что, парень. Давай-ка катись отсюда вместе со всем королевством. Я желаю здесь отдыхать с моим лучшим другом, Сережкой Бахилей. Бахиля? Где ты?

- Здесь, здесь,- откуда-то из темноты отвечает Сережка.

- Ну, так две минуты на сборы, и чтоб крыша была чистая,- сплевывает Жиган в темноту.

- Никуда мы не уйдем,- говорю я.

- Ах, не уйдете? Скажите пожалуйста, «они не уйдут». Ну тогда я так устрою, что ни один доктор, даже Бахилин папа, не возьмется вас лечить.

Рядом пробурчал из-под одеяла Женька:

- А я так дам, что потом ни один конструктор не возьмется собирать.

Стало очень тихо. Жиган приподнялся, растерянно спросил:

- Кто это еще?

- Я. Женька Кораблев.

- Какой такой Женька Кораблев?

Из темноты голос Бахили:

- Новенький. В нашем дворе теперь живет.

Жиган помолчал, потом чиркнул спичкой, закурил, посветил в сторону Женьки. Видно только большое толстое одеяло, и далеко из-под него торчат босые Женькины ноги. Я даже удивился: какой Женька длинный. Жиган шепотом спрашивает: