Виталий Сертаков - Змей

– Любой ученик младшей ступени объяснит вам, что это чушь, – перебил он. – Но пусть вы правы. Что дальше?

Я медленно выдохнул. По крайней мере, меня согласились выслушать.

– Мы накрыли производителя наркотика. Если я пересижу оставшиеся дни и смогу вернуться назад, то будет шанс…

Он отмахнулся:

– Вы противоречите основным законам мироздания. Оглянитесь вокруг, пробой уже идет, мы имеем дело с цепной реакцией. Эти высоколобые придурки из пансионов пытаются скрыть то, что скрыть почти невозможно. В октябре только в России произошло шестнадцать крупных аварий на производствах, в ноябре – более семидесяти, а в декабре – триста с лишним случаев катастроф, приведших к жертвам, не считая бытового криминала и волны суицида. Информация закрытая, но у меня есть свои источники… Конечно, в рамках страны это пока незначительно, но я говорю о другом. Вернувшись назад, вы ничего не измените, действительность такова, какова она есть. Вы уже тогда вернулись и ничего не изменили, понимаете?!

– Вы кое-что упускаете, Бронислав. – Я потер виски. Проклятые благовония… – Предположим, что вы мне помогли, я сумел тогда вернуться, но не сумел ничего изменить до декабря две тысячи триста девяносто девятого. Ведь мы же находимся в декабре? Откуда вы знаете, что будет завтра?

Он поморгал.

– Марио, найди Николая. Пусть притащат скафандр.

Итальянец вышел.

– Я прекрасно представляю, что будет завтра. Вы пытаетесь меня убедить, что были в первой десятке, испытавшей на себе препарат. А случаев пробоя только в Содружестве – тысячи! И по большей части при замене личности появляются придурки…

– И эти придурки, если пансионы не справятся, одновременно будут жить и здесь, и там.

– Как это?! – Он отставил пиво.

Я поведал про джой-концерт и про убийство вернувшегося живым Бурсенко.

– Проклятье! Это меняет дело! Академия исходила из того, что ни в одном учебнике истории нет данных о групповых летаргиях в двадцатом веке…

– Так никто долго и не спит.

– Вы сказали, в вашем времени сон длится не больше восьми часов? Йэп! Вот он, парадокс, нарушается равенство темпоральных интервалов… Почему здесь уходит неделя на восстановление? – В нем наконец заговорил ученый. – Ну, гут. Вернемся к убийству. Какая связь?

Я пожал плечами и честно ответил:

– Возможно, случайность, а возможно, кому-то нужно, чтобы я там не проснулся. Или проснулся без воспоминаний об этих днях. Даже в мое время такие вещи уже практиковались.

– Вот как? – Воробей спрятал пушку и первый раз улыбнулся. – Поболтаем после. Сейчас мы примерим новый костюмчик. Марио?

– Броня, все на месте.

Третий раз за день меня переодели, на сей раз в длинную звенящую кольчугу. Голову пропихнули в огромную тяжеленную маску, изображающую дракона. Дышалось с трудом, и я чувствовал, что долго так не прохожу. Марио и Николай взяли меня под руки. Кореянка засмеялась.

– Потерпи, френдик! – Воробей щелкнул дракона по лбу, в ушах зазвенело. – Это шлем от костюма «Тэ-Пэ семнадцать», а проще сказать, кусок тугоплавкого скафандра для работ в зоне жестких излучений. Парни его сперли в музее освоения Венеры.

Терпеть пришлось долго. К великому счастью, публика на галереях наряжалась и похлеще, посему никто не обращал внимания на нашу пьяную троицу. Поскольку обзора из скафандра не предусматривалось, а куски проводки от видеокамер болтались у меня на шее, то окружающий мир я воспринимал на звук. Какое-то время ехали в лифте, снова шагали, потом меня посадили, я тут же от толчка повалился вперед, разбив губу и чуть не сломав переносицу. Попытался вернуться в сидячее положение, но оказался заперт в узком пружинящем коконе, к тому же постоянно трясло. Черт подери, мы летели, я слышал свист крыльев, но не мог даже одним глазком взглянуть с высоты!

Когда Николай стянул с меня это тугоплавкое ведро, я был мокрый, как после хорошей бани.

– Познакомься, Макс! Габриэла, Соня, Людвиг, мои хорошие друзья. Не пытайся с ними заигрывать, иначе они превратят твой мозг в салат.

Овальный зал, забитый оборудованием. Напротив три дамы в белом, мужские стрижки, мужские костюмы. Соня зафиксировала мой череп в зажимах, Людвиг подкатила к лежанке подобие серванта.

– Не двигаться и не дышать!

– Улыбнись, френдик! – Бронислав катался на кресле вдоль приборных стеллажей. – У тебя превратное представление о войне полов. Как видишь, и среди натуралов полно замечательных людей. По основному профилю девочки занимаются ремонтом киберов, и твой сканер не совсем по их части, но технология устранения примерно одинакова. Так, Сонечка?

– Ольшанский, не пугай мальчика! Габи, видишь его?

– Да, затылочный отдел, даю наводку! – Габриэль, самая молоденькая, колдовала над пультом. – Людвиг, или усыпи его, или поставь третий зажим!

– Не надо меня усыплять!

– Это вам не кибер! – издевался Воробей. – Люди, они иногда дышат.

– Дело не в дыхании, – очень серьезно отозвалась Габриель. – Нам мешает работа сердца, нелегко точно прицелиться.

На сей раз у меня вспотела спина.

– А нельзя ли без стрельбы? – сквозь зубы предложил я. – Ну, как-нибудь хирургически?

– Ни один хирург, даже робот, не отыщет у тебя в мозгу такую малышку. Ничего, Габи дело знает, выжжет заразу одним махом…

В результате мою несчастную избитую голову зажали еще с двух сторон, и сканер был уничтожен. Потом мы остались втроем.

– Сколько с нас, Сонечка? – как бы мимоходом поинтересовался Воробей.

– Сто двадцать. Только ради тебя, Ольшанский.

– Понял, френдик? – подмигнул он. – Сегодня же переведешь сто двадцать тузов, я скажу куда… На стипендии юным дарованиям. Только не отсюда, все забавы с хардом – в движении.

– Бронислав, – спросил я его уже в машине, – а что, если бы у меня не было таких денег?

Он взглянул с изумлением:

– Тебе пришлось бы их найти, Макс. Я поневоле улыбнулся.

– Чему ты смеешься, френдик?

– Просто так. Россия остается Россией.

Я растирал левую ногу. Чувствительность понемногу возвращалась, но на коже появился сильный ожог. Пейзаж за окнами изменился самым удивительным образом. Мы мчались в региональном такси, судя по солнцу, на запад. Впрочем, солнце давно исчезло за тучами, тропический барьер остался позади, снаружи тоннеля царила привычная русская зима. Унылые грязно-белые пространства, куски технических конструкций, огрызки голого леса. Николай потягивал пиво, Марио с кореянкой Енг изучали добычу, захваченную мною в бою. Воробей работал в харде.

– Меня настораживают два момента, Макс! – хмуро сообщил он, стягивая визор. – Я тут кое-что проверил… Угадай, что за трофей ты обронил на поле боя?