Виталий Сертаков - Змей

С Китаем отношения еще напряженнее. Вы сами – живая иллюстрация; я проверил вирт-пансион Антонио. Невзирая на ряд наследственных изъянов и курс костно-мышечной стимуляции на Сатурне, клетки Снейка допущены к воспроизводству. Если бы Антонио не был состоятельным человеком, он, вероятно, сдал бы клетки в Пекине, получила бы второе гражданство и пожизненную ренту. Но европейская Конвенция по чистоте не позволил бы забрать полукитайского ребенка в Россию. Таким образом мы уже сотню лет сдерживаем желтую экспансию. Страшно, однако, не это. В России клетки Снейка спарили бы максимум с двадцатью женскими, это допустимый предел, хотя и он уже давно имеет крайне отрицательные последствия. Сколько потомков Снейка наштампует пекинский пансион, не известно никому.

– Так они же сами себя загоняют в угол, ухудшая генотип!

– Естественно, ведь параметры отбора там гораздо жестче, нежели в либеральной Америке. В прошлом веке Китай парафировал Декларацию свобод и весь пакет сопутствующих соглашений, а теперь ею же и прикрывается. И не только Китай. Не менее остро выступает Япония, обвиняя Россию в профанации демократических устоев. Болевая точка здесь – долговременные концессии на освоение Дальнего Востока, на сегодняшний день там проживает более ста миллионов японцев…

– Сто миллионов?!

– Именно. Я упомянул про сопутствующие соглашения. Одно из них гласит, что дети, родившиеся во втором поколении на территории чужого государства, при условии, что концессии пролонгируются, автоматически получают статус постоянного резидента. Прецедент возник давно, но раньше японцев устраивало компактное проживание вблизи от родины. Теперь правительство России пожинает плоды собственной жадности. С одной стороны – порядка десяти триллионов евро годовой аренды, с другой – еще один вид экспансии, гораздо более утонченный, нежели китайский. Аналитики считают, что больше половины промышленного сектора за Уралом контролируется «Триадой Микура».

– Кому же плохо оттого, что идут такие деньги? И люди – пусть живут, где хотят.

– Мистер Молин, не вам напоминать, что представляла собой Россия в двадцатом веке. Давайте, как выражались в древности, смотреть правде в глаза. Наша с вами страна лицемерно поддерживала за рубежом повстанческие движения, оставаясь при этом крупнейшей колониальной державой. Затем случилась смена власти, ряд национальных субъектов добились независимости, сперва федеральные образования, а затем и автономные. Но государство сохранило и удерживало колоссальные непригодные к жизни территории. Увлекшись защитой границ, прежние правители упустили момент, когда мир перестал нуждаться в российском сырье, и рынок сложился практически без участия русских. Сперва пропал интерес к древесине, затем к продуктам нефти, а после – и к ископаемым. Что Европа не научилась синтезировать, то нашла на Венере и других планетах. Вдруг выяснилось, что гордиться миллионами гектаров тундры – по меньшей мере глупо.

Двадцать первый век. Не в силах предложить рынку высокие технологии, Россия берет все более крупные подряды на захоронение отходов, но западный капитал допускает в страну крайне неохотно, чем еще более усугубляет экономические сложности. В двадцать втором веке, с вступлением в Евросоюз, Россия вынуждена принять условия концессий, но на заброшенные площади никто пока не посягал. Вопрос жизненного пространства впервые встал в период Первой восточной войны и с той поры лишь обостряется.

– Людей все меньше, но жить им негде, – подытожил я. – И мы, как всегда, в центре заварухи. А какова позиция Содружества?

– Двойственная. Европа, безусловно, связана оборонительным пактом, но мировое сообщество весьма интегрированное, а капитал, как известно, интернационален. Скажем, германские и британские концерны имеют прямой интерес, чтобы Азиатский альянс потребовал дележа Сибири. Я имею в виду Индию, Индонезию, Корею и в первую очередь Китай. На планете мало земли.

– Но вы сказали, война начнется из-за расхождений с воспроизводством…

– Само собой, а какая война не имела благородных оправдательных мотивов? Скажем, Канада, Мексика и почти все страны Центральной Америки вошли в свое время в Штаты. Теперь они китайцам не по зубам.

– Картина безысходная…

– Выход всегда есть, мистер Молин, и обычно там же, где вход. Я допускаю, что пробои начались с испытания «барабана». Пока мы общаемся, я проверил несколько вариантов. Во-первых, отвечаю на ваш главный вопрос. Существует некоторое количество подпольных родильных домов в колониях Африканского союза, статистика по ним ненадежная, но, предположительно, рождающиеся мутанты пробою не подвержены. За очень важным исключением. Кроме тех, кто покидает поселки и уходит в города.

– Играет роль техногенный фактор?

– Факторов миллионы, вычислить их все невозможно. Но выход там, где вход. Вам надо отправиться назад и попасть сюда вторично, с химической формулой наркотика в голове. Тогда у нас будет от чего отталкиваться в поисках и что доказывать на государственном уровне. Но преступника в розыске не возьмет на реконструкцию ни один пансион, даже за рубежом…

– Что же делать? Я навсегда останусь тут? Стасов прекратил ходить, подобрался ко мне почти вплотную и застыл, глядя в глаза.

– А лично вам какая задача представляется наиболее важной?

– Хм… Ну, если бы от меня хоть как-то могло зависеть, будет война или нет, то ответ очевиден…

– Именно от вас многое может зависеть. Сценарий, о котором пойдет речь, мной предлагался уже ряду спецслужб, но в случае неудачи боевые действия начались бы еще раньше. Поэтому предложение отклонили. Тем более что прямых доказательств нет, одни предположения. Вам должно повезти, в худшем случае Снейка застрелят, а вы проснетесь Молиным и спокойно доживете свой порченый век.

– Я согласен.

– После окончания операции, при любом исходе, я укажу вам один из частных орбитальных комплексов, где смогут провести терапию. Снейка мы изолируем и будем ждать, когда в нем опять очнется Молин.

– А вдруг это случится спустя годы? Кто способен угадать время?

– Это я предусмотрел. Вы сдадите клетку в нигерийском Демо, я позабочусь, чтобы у вас появился единственный ребенок, и возьму его под контроль. Останется надеяться, что личность Молина не всплывет в сотнях других потомков.

– Что я должен делать?

– Через три минуты сложится аварийная обстановка на четвертом минусовом уровне, где находится ваша Ракушка погружения. Короткое замыкание в основном и вспомогательном противопожарных контурах. В течение десяти секунд, пока хард не отменит тревогу, охрана будет действовать по программе пожарных расчетов. Вы должны, двигаясь направо, успеть миновать два блок-шлюза, далее вниз по кабельной шахте номер четырнадцать. На отметке шестьдесят метров найдете вентиляционный ствол, по нему попадете в тоннель секретного пневматика концерна. От гавани до пирсов аквапарка придется добираться вплавь. По моим данным, субмарина вашей знакомой еще в порту. Отправляйтесь на Охоту, мистер Молин. Серж Аркелофф права, в Нигерии можно неплохо размять мышцы. Заодно у нее будет возможность поблагодарить за миллионы, что вы ей подкинули. Теперь о проблемах, которые волнуют меня… Вы слышали что-нибудь об антиграв-пульсаторах?..