Виталий Сертаков - Змей

– Это память о «Трех семерках», ношу с детства. Ты ни хера не штекаешь в нашей жизни, скажу я тебе, бой! Ты думаешь, Воробью нужны твои факнутые научные идейки? Ты нам нужен только потому, что порченый и не такой, как другие, ты не крейзи! Нас слишком мало, мы должны вытаскивать друг друга, си? Если нам поглючит и ты не вернешься в пробой, будет пиково – заиметь в команде бывшего зверя! Один ты не выживешь, не надейся. Не сегодня, так завтра попадешь в пансион, отправят в Африку, на пособие, к мутикам…Тебе надо сделать все, чтобы сохранить гражданство, воткнуться в реал, понимаешь? И мы не боимся выходить, никто в Содружестве никого не боится, но тут район Свободной любви. Мы не пускаем натуралов на свой ярус, они преследуют нас на остальных, кроме третьего. Там заправляют мутанты – латины, африканос и черные.

– Я думал, мутантов не принимают в Европу…

– Это легкие мутации. Аномалии зрения, слуха, опорной системы. Гражданства у них нет, живут по временным контрактам, по карте резидента, зато они джабают как черти. Если их не пускать, кто будет джабать на фермах? В Питере сегодня почти полмиллиона мутиков, и квоту вот-вот должны поднять.

– Они тоже боятся этих… Из «семерок»?

– Они, как и мы, хотят иметь право на развлечения в реале. Поэтому бойня будет продолжаться, штекаешь? «Три семерки» – это молодежные банды, они связаны с Партией натуралов, с говноедами из «Единства». Они ничего тебе не сделают в промышленной и жилой зоне, но там, где ты не можешь носить оружие, жди чего угодно. Меня били в школе, я дрался с ними в колледже, я дрался с ними везде! – Не повышая голоса, он напрягал горло, выпученные белки светились в темноте; костяшками пальцев, в такт словам, он долбил меня в грудь. – Я семнадцать раз садился за драку, слышишь? И всякий раз эти свиньи в форме… Знаешь, что они мне советовали? Отправиться в Психо, пройти курс терапии… Их мерзкие рожи так и кривились от ярости, потому что нельзя было меня зафризить насильно, пансион всякий раз выдавал ответ о полной вменяемости. Эти трусливые жопы выпускали меня под залог, потому что иначе им светила статья по ограничению свобод, а у Воробья есть такие друзья среди адвокатов, что засадят саму президентшу…

– А за драку не сажают в тюрьму?

Он зло рассмеялся:

– Сажают, бой, если признают тебя нападавшей стороной. Сложно признать нападавшим человека, которого бьют втроем, йэп?

Кличку свою Бронислав оправдывал весьма своеобразно. В его серой лохматой шевелюре действительно торчало множество перьев, и при ходьбе он чуть подпрыгивал. На этом сходство заканчивалось, бывший зверь удерживал вес под полтора центнера и в плечах был в два раза шире Снейка. На одном колене Воробья жевала гриб кореянка Енг, на другом, дулом мне в живот, покоился полицейский разрядник. Этого Воробью казалось недостаточным, двое его подручных, не самой приятной наружности, разместились у меня за спиной.

Мы сидели в закутке под сценой бара. Мистерия продолжалась, колизей ежеминутно взрывался ревом, но, по крайней мере, сюда не доходил дурманящий дым.

Я рассказал ему все, умолчав пока о планируемой поездке в Брюссель. С минуту Воробей изучал меня тяжелым немигающим взглядом, затем слегка отвел жало разрядника и вскрыл очередной пакет пива. Предыдущие два пакетика разлагались на полу, на глазах превращаясь в жижу.

– Гут, допустим, вы не лжете и волна пробоев вызвана тем самым драгом, который вы на себе тестировали. Что с того, какое мне до этого дело? Я помню Серж, но Снейка Антонио видел раз в жизни, и не усматриваю причин подставлять задницу. Мои взгляды на гражданские права весьма расходятся со взглядами той кучи дерьма, что называет себя Правительством, но это не повод прятать убийцу. Поражение в правах, лишение гражданства, принудительная психотерапия – к чему мне эти радости?

Он ждал ответа. Я выложил пробный козырь:

– У меня нет пока доказательств, но я думаю, что массовый пробой на планете вызван именно действием «барабана». Если бы удалось добраться до архивов Департамента демографии, возможно, удалось бы сопоставить сроки…

– Любой ученик младшей ступени объяснит вам, что это чушь, – перебил он. – Но пусть вы правы. Что дальше?

Я медленно выдохнул. По крайней мере, меня согласились выслушать.

– Мы накрыли производителя наркотика. Если я пересижу оставшиеся дни и смогу вернуться назад, то будет шанс…

Он отмахнулся:

– Вы противоречите основным законам мироздания. Оглянитесь вокруг, пробой уже идет, мы имеем дело с цепной реакцией. Эти высоколобые придурки из пансионов пытаются скрыть то, что скрыть почти невозможно. В октябре только в России произошло шестнадцать крупных аварий на производствах, в ноябре – более семидесяти, а в декабре – триста с лишним случаев катастроф, приведших к жертвам, не считая бытового криминала и волны суицида. Информация закрытая, но у меня есть свои источники… Конечно, в рамках страны это пока незначительно, но я говорю о другом. Вернувшись назад, вы ничего не измените, действительность такова, какова она есть. Вы уже тогда вернулись и ничего не изменили, понимаете?!

– Вы кое-что упускаете, Бронислав. – Я потер виски. Проклятые благовония… – Предположим, что вы мне помогли, я сумел тогда вернуться, но не сумел ничего изменить до декабря две тысячи триста девяносто девятого. Ведь мы же находимся в декабре? Откуда вы знаете, что будет завтра?

Он поморгал.

– Марио, найди Николая. Пусть притащат скафандр.

Итальянец вышел.

– Я прекрасно представляю, что будет завтра. Вы пытаетесь меня убедить, что были в первой десятке, испытавшей на себе препарат. А случаев пробоя только в Содружестве – тысячи! И по большей части при замене личности появляются придурки…

– И эти придурки, если пансионы не справятся, одновременно будут жить и здесь, и там.

– Как это?! – Он отставил пиво.

Я поведал про джой-концерт и про убийство вернувшегося живым Бурсенко.

– Проклятье! Это меняет дело! Академия исходила из того, что ни в одном учебнике истории нет данных о групповых летаргиях в двадцатом веке…

– Так никто долго и не спит.

– Вы сказали, в вашем времени сон длится не больше восьми часов? Йэп! Вот он, парадокс, нарушается равенство темпоральных интервалов… Почему здесь уходит неделя на восстановление? – В нем наконец заговорил ученый. – Ну, гут. Вернемся к убийству. Какая связь?

Я пожал плечами и честно ответил:

– Возможно, случайность, а возможно, кому-то нужно, чтобы я там не проснулся. Или проснулся без воспоминаний об этих днях. Даже в мое время такие вещи уже практиковались.

– Вот как? – Воробей спрятал пушку и первый раз улыбнулся. – Поболтаем после. Сейчас мы примерим новый костюмчик. Марио?