Шараф Рашидов - Сильнее бури

Путники подходили к шоссе. Гора отступила вправо, открылись недавно распаханные, отливавшие коричневым блеском хлопковые поля и кишлак, весь в легкой кисее весенней зелени. Муратали замолк. Эти поля были политы его пбтом; в этом селении жили люди, вместе с которыми он растил хлопок, добывал воду, добывал и растил счастье - себе, Михри, всей своей советской родне. Он любил эту землю и молчанием выражал свое уважение к ней…

Путникам пришлось остановиться: у Гафура развязались веревки на калоше. Он, покряхтывая, принялся поправлять их, а выпрямившись, повернулся к Михри и сказал вкрадчиво, назидательно:

- Ты, девушка, не перечь отцу. Грех противиться воле старших! Вы, молодые, все торопитесь, мчитесь сломя голову куда глаза глядят! Ты не спеши, обдумай все хорошенько, прислушайся к мудрым речам отца. Куда ты тянешь его? В голую степь? Да там только сорокам приволье. -

Гафур сердито засопел и хмуро добавил: - Ва-,шей Айкиз лишь бы перед начальством выхваляться. Но дехкане - они не дураки, их в пустыню силком не затащишь. Я сказал - ты увидишь.

- А заявления? Вы же не знаете, сколько уже подано заявлений!

Гафур махнул рукой:

- Заявление что? Пустая бумажка! Народ еще одумается. Кому охота бросать свой очаг7 И мой тебе совет, девушка: возьми свое заявление обратно. Не огорчай отца.

- Да я… Да как же я останусь в стороне от такого дела? - задыхаясь от волнения, сказала Михри.

Но Муратали гневно прикрикнул:

- Молчи, бесстыдница!

Михри, побледнев, плотно сжала губы и так дошла до хлопковых полей, не вымолвив ни слова.

Слова Джурабаева о кладе, который таит в себе целинная степь, запомнились не только старому Муратали. Над ними задумалась и Айкиз. Два года назад алтынсайцы привели к своим полям воду, утолили жажду иссохшей земли, и земля отдарила их богатым урожаем. Но рядом с напоенными влагой полями лежали другие; там гулял только колючий ветер да горькой сиротой чахла под солнцем сизая полынь. Айкиз верила: эту не тронутую плугом землю тоже можно покрыть ковром хлопчатника. При малых затратах колхозники смогут получить большие доходы. Взвесив все возможности, имевшиеся у колхозов ее сельсовета, Айкиз пришла к выводу, что поднимать целину нужно уже этой весной. Как раз в это время по зову партии по всей стране началось наступление на целинные земли.

В конце зимы Айкиз стала подолгу пропадать в степи. Она изъездила ее вдоль и поперек. Каждый раз, останавливаясь у полезащитной лесной полосы, зеленевшей на рубеже степи и пустыни, с неприязнью смотрела она на гладкие, подернутые крупной рябью барханы; на рыжих медлительных орлов, старожилов пустыни; на пятна соли, белой коростой выступавшей на теле Кзыл- Кума.

Когда-нибудь пустыня будет побеждена, но начинать надо было с целинной степи. Наизусть заучив каждую морщинку в степи, Айкиз повела туда отца и инженера Смирнова. Поддержка старого Умурзак-ата, у которого был большой жизненный опыт, и знающего русского инженера укрепила намерение Айкиз; Она посоветовалась с Джурабаевым, и тот поручил ей, агроному, инженеру Смирнову и Погодину, механизатору, незадолго перед тем назначенному директором МТС, разработать и представить на бюро райкома конкретный план освоения целины и переселения колхозников из горных кишлаков на новые земли. В помощь этим энтузиастам, по просьбе Джурабаева, была выделена группа ин- женеров-проектировщиков.

Для Айкиз наступили горячие дни.

Мало того что Айкиз помогала Смирнову, Погодину и приезжим инженерам, делясь с ними своими замыслами, она еще спешила поговорить с каждым колхозником и, как кропотливая пчела - мед, собирала их наказы и пожелания…

Когда план был составлен, Айкиз, Погодин и Смирнов подготовили докладную записку. Ее обсудили сначала на бюро колхозной парторганизации, потом - на правлении колхоза.

Бюро и правление одобрили план. Лишь Кадыров сидел молча, мрачно нахохлившись, исподлобья, с затаенной неприязнью поглядывая на Айкиз, увлеченно говорившую о выгодах, которые сулит колхозу освоение целины. Кадыров не выступил ни за, ни против, ограничившись брошенной с места насмешливой репликой:

- Мышь и без того еле пролезает в нору, так еще решила прицепить к хвосту решето!

Айкиз удивилась этим словам. Она хотела понять, что творится в душе у Кадырова, - и не могла…

В позапрошлом году, когда колхоз осваивал Алтынсайский массив, Кадыров тоже не скупился на насмешки, на мрачные пророчества; он не верил, что колхозники найдут воду, вырастят хлопок на растрескавшейся от зноя земле. Однако пророчества его не сбылись: алтынсайцы добились своего, а Кадыров за то, что вставлял им палки в колеса, получил нагоняй. И если бы не вмешался председатель райисполкома Султанов, горячо вступившийся за Кадырова, тому пришлось бы расстаться с председательским постом. В тот раз все обошлось благополучно, Кадыров снова обрел спокойствие и уверенность в себе. Колхоз рос, набирал силу; а ведь это он, Кадыров, был хозяином колхоза; и когда заходила речь о колхозных достижениях, Кадыров самодовольно заявлял: «Мы прорыли канал!.. Мы нашли воду!..»

Кадыров пожинал урожай, взращенный другими, но срвесть его была спокойна; нельзя же отделять себя от колхоза! В конце концов он сам уверился, будто все, что сделали когда-то колхозники, они сделали при его энергичном, непосредственном участии, и окончательно успокоился. Теперь он крепко сидел в седле, крепче, чем прежде, и считались с ним больше; из председателя маломощного колхоза он вырос, согреваемый лучами чужой славы, в руководителя крупного хлопкового хозяйства. Перемены в его положении сказались даже на его внешности: в ремне, перетягивавшем черную шерстяную гимнастерку, пришлось проколоть новую дырочку; лицо округлилось; подбородок утроился; глаза превратились в узкие щелочки, и на них все, Напористей наползали упругие подушки багровы, щек. Изменилась и манера Кадырова говорить с Людьми, выступать на собраниях: он произносил слова с такой ленивой, высокомерной важностью, будто давал их в долг. Впрочем, много он в долг не давал, он считал, что его скупые реплики весят больше, чем иные длинные речи.

Кадыров преуспевал.

А люди говорили о нем по-разному. Людские толки - что степь: тут и колючка тебе попадется, и горькая полынь, и яркий, радующий глаз цветок, и мягкая трава, раболепно стелющаяся под ветром… Так и в Алтынсае. Одни поговаривали, что председатель зазнался, забыл о своих недавних промахах, но Кадыров возражал на это: «Да, я ошибался, верно, ошибался! Но я признал свои ошибки. С тех пор выпало много снега, и он замел все следы».

Нашлись и подхалимы, восхвалявшие опыт и бескорыстие председателя. С ними Кадыров не спорил, только улыбался благосклонно…