А.а. Ширинская - Бизерта. Последняя стоянка.

Многие крестьяне не верили в обещанную раздачу земель и начинали опасаться реквизиций.

Анна Петровна знала кое-кого, кто хотел бы нам помочь. Но как помочь барам и не быть обвиненным в контрреволюции? Это делали тайком. Я помню одну из встреч в хлеву.

…Зима. Все кругом спит. Мы пересекаем двор, погружаясь в снег. Группа крестьян выгружает сено.

Бабушка с мамой беспокоятся:

- Мы не можем столько взять. У нас не хватит денег.

И решительный ответ старшины:

- Ничего! Берите! Когда будут деньги, вы нам заплатите. А не будет денег, лучше вам даром отдать, чем эти свиньи все отберут!

Вот смельчак, который не побоялся доноса, в то время как предатели были везде. По любому навету людей посылали в тюрьму и часто на смерть.

В декабре 1917 года Ленин поручил Дзержинскому организацию ВЧК, полномочия которой - судить «врагов народа» и немедленно исполнять приговор.

Создание в сентябре 1918 года концентрационных лагерей позволяло избавиться от любого, кто считался опасным для системы. Дзержинский предложил брать заложников из помещиков и высших слоев общества: последовали массовые убийства, число жертв которых до сих пор не установлено.

Мы очень быстро узнали о смерти моего крестного, дяди Коли Дудинского; помещик Смоленской губернии, он всю жизнь старался улучшить жизнь крестьян. Так как его очень любили в Смоленске, его взяли заложником и увезли в другую губернию, где сразу же расстреляли без всякого суда.

Осталась одна только столетней давности фотография: красивое энергичное лицо, ясный взор умных глаз, полных живой мысли. Такие люди послужили прообразом героев Толстого и Тургенева; благодаря им Россия заняла исключительное место в мировой культуре.

Осень, зима 1918/19 года. Новости доходили нерегулярно; самые разные тревожные слухи распространялись запуганными людьми. Одно лишь было ясно для всех: не надо быть помещиком и не надо иметь офицеров в семье.

Мы были неоспоримо хозяева Рубежного - «паны». С другой стороны, мы были семьей учительницы, ученики которой были дети рабочих; учительницы, очень любимой своими учениками. Для мамы они были прежде всего дети, и часто несчастные дети. Она иногда возвращалась домой расстроенная:

- Маленькая Саша ошпарилась!

- Нюра упала со второго этажа!

Она носила им игрушки, которые могла еще найти в доме, она страдала за них, и дети это знали. Между хорошим преподавателем и учениками устанавливаются особые отношения, в которых ни социальные, ни политические условности не имеют никакого значения. Впоследствии я испытала это на собственном опыте!…

Вскоре, совсем неожиданно, появился уже знакомый бабушке «человек с коляской и 5000 рублями». Он был теперь комиссаром округа! Сохранил ли он хоть немного благодарности к бабушке? Во всяком случае с обыском он пришел только один раз и, как видно, потому, что не мог от этого уклониться; держал себя при этом вполне корректно.

Зато члены комитетов учащали обыски. Конечно, фотографии военных и военные отличия - эти явные «признаки контрреволюции» - были давно зарыты в парке, под кустом сирени. Мы откопали их позже.

Правда, тетя Аня не нашла небольшую коробочку с золотыми монетами, которую зарыла еще до нашего приезда. Мама только удивлялась: «Русской доверчивости нет границ!»

Местность была открытая; пожалуй, даже издалека, несмотря на темноту, можно было увидеть тех, кто участвовал в этом предприятии… Австрийский военнопленный Вацлав, который работал в Рубежном садовником, копал землю. Ничего нельзя поставить ему в вину, общее мнение о нем было самое хорошее, но знали-то его только год или два, и, даже будучи безупречно честным, сумел бы он никогда не проговориться?

Закопав «контрреволюцию» в парке, мы спокойнее ждали обысков. Ждали когда угодно, и днем и ночью. Знали ли те люди, что они ищут? Многие из них были, наверное, просто любопытные.

- Смотри, Ванька, - говорил деревенский парень товарищу, крутя выключатель в зале, - поворачиваю один раз - одна лампочка зажигается, поворачиваю два раза - две лампочки зажигаются…

Раскрывая шкафы, они переворачивали белье, содержимое ящиков вытряхивали на пол…

- Ищите, раз это ваш долг, - говорила бабушка, - но будьте вежливы. Это инструкции вашего правительства, - и она разворачивала перед ними местную газету.

Спокойствие бабы Таты и мамы, безусловно, производило впечатление. Возможно, наши визитеры думали, что кто-то за нами стоит! Спокойствие! Ни при каких обстоятельствах не предаваться панике! Ведь опасность была во всем!… Во время обыска разговор беспрестанно шел о «врагах народа» и о том, что их ждет.

Однажды мама, очень некстати, возмутилась. На вопрос, кто ее муж, она поначалу осторожно ответила: «Моряк». Колебания в группе, переглядывания и наконец успокаивающий вывод:

- Это хорошо. Матросы были первые львы революции!

- Но мой муж не матрос! Он офицер!

Не то возмутило маму, что папу сочли за матроса, а то, что его произвели в «льва революции». К счастью, мамины замечания не всегда были настолько опасны. В павильоне в парке размещалась большая юридическая библиотека дяди Мирона. Однажды во время обыска один из молодых «активных деятелей» заявил, что все книги надо сжечь, так как судить следует по совести, а не по законам. На это мама ответила, что «закон одинаков для всех, в то время как совесть…»

Особенно хорошо помню я один из таких обысков, который мог плохо закончиться. Группа членов одного из комитетов, очень разнородная, в полумраке гостиной рылась в ящичках письменного стола. Как была забыта и попала им в руки фотография генерала Насветевича в форме и при орденах?!

- Вот она контрреволюция! Мы ее уносим! Вы за нее ответите!

- Вы ее никуда не унесете. Это фотография моего отца, который давно умер и не представляет никакой опасности для революции!

Бабушка внимательно искала глазами в группе хоть одно знакомое лицо:

- Да вот же один из старшин деревни! Он вам скажет, что это давно уже скончавшийся Александр Насветевич.

Старый крестьянин это подтвердил. Обыск продолжался, и вдруг неожиданно среди бумаг они увидели портрет Александра II, подаренный когда-то Насветевичу и подписанный рукой самого Государя. Мама признавалась потом, что сердце у нее замерло от страха.

- Опять их отец! Оставь, - сказал молодой парнишка, читая через плечо своего товарища подпись императора.

Иногда слежка принимала скрытую форму. Однажды во время обыска какой-то бородач ласково выведывал у меня, где мой папа. Я действительно этого не знала и могла ему ответить, не прибегая ко лжи. Но если бы и знала, то все равно ничего не сказала, так ясно чувствовала я в нем неискренность. Как часто недооценивают взрослые суждение детей!