Эриксон Стивен - Пыль Снов

Что же заставит ее заметить? Если он выставит шею своего гусака и прицелится? Всего-то? Или сорвет с себя одежды? Боги подлые, куда такому слюнтяю. Пора уходить. Но им пришлось бы вытаскивать его из шатра. "Давай, Кругхева, ты сможешь. Знаю, сможешь. Погляди еще раз, женщина, на мужика, с которым говоришь". Нет, он никуда не пойдет.

Ах, вот вам возбужденная женщина. Что-то насчет слабеющей решимости или недостатка веры - внезапная угроза в самих рядах Серых Шлемов. Кого-то не хватает в структуре командования, нарушен необходимый баланс. Юноша с устрашающими амбициями... ох, будьте прокляты болотные духи! Он слишком пьян, чтобы уловить хоть каплю смысла!

"Почему я здесь сижу?

Что она говорит? Удели внимание, Кругхева! Плевать на него - не видишь мой бугор? Никому не нравятся гусиные щипки - подойди и сверни гусаку шею! Я избавлю тебя от беспокойства. Да, если бы женщины это понимали. Все ответы скрыты между моих ног.

Половина мира прозябает в невежестве!

Половина мира...

Гусак".

Глава 21

Послушай узнай что есть чары

гляди как расколота нега

на полную дюжину в склепе

и в лица двенадцати мертвых

ты смотришь

Зима длится долго

щиты расколочены в клочья

звук гонгов войны так неровен

глупцы заворочались в криптах

считают зарубки и раны

снег тает, следы погребая

чернила ворон портят небо

младенцы ползут перед строем

их пухлые ручки защиту

сулят всем, и сброшены шлемы

в разгаре безумного буйства

а кровь чем свежее, тем ярче

колодец бурлит, наполняясь

над раками встань одиноко

их мумии будут довольны

и стены гробниц о провалах

стократ вострубят, о триумфах

о славой набитых обозах

пусть мертвые валятся в кучи

хрустя под пятой. Вьются чары

родившись, Весна умирает

историю пишут воронам

детишки, их губы багряны

и радостно, бодро моргают

глаза на концах язычков.

О, кажется, Лету быть вечным...

Приветствие сезону Войны,

Галлан

"Город Тьмы, смотри же: тьма скрывает уродство твоего лица".

Они были на мосту. Она тяжело опиралась на плечо мужа, и успокоенная и почему-то рассерженная его упрямой силой. - Но ты же не видишь?

- Сенд?

Она покачала головой: - Неважно. Воздух жив. Неужели не чувствуешь? Вифал, хотя бы на это ты способен?

- Твоя богиня, - ответил он. - Жива, да. Жива в слезах.

Это было истиной. Мать Тьма вернулась, объятая тоской, переходящей в горе. Тьма бессильно сжала кулаки - вдова, пытающаяся удержать потерянное. Да, кое-что потеряно. Она уже не отворачивается, но она скорбит. Глаза ее опущены долу. Она здесь, но за вуалью. "Мать, ты приносишь очень горький дар".

Ее сила возвращалась медленно. Воспоминания были похожи на волков, лязгающих челюстями со всех сторон. Харкенас. Сендалат схватилась за правую руку Вифала, чувствуя тугие мышцы, жилы его воли. Он из мужчин, подобных хорошему мечу: ножны из грубой кожи, сердцевина, способная сгибаться при нужде. Она такого не заслужила. Это очевидно до боли. "Возьми меня в заложницы, супруг. Вот в этом я разбираюсь. Знаю, как с этим жить. Даже мысль в конце концов ломается... нет, хватит. Никто не заслуживает таких воспоминаний".

- В городе огни.

- Да. Он... занят.

- Дикари в руинах?

- Разумеется, нет. Это трясы. Мы их нашли.

- Значит, им удалось.

Она кивнула.

Он замер в десяти шагах от конца моста. - Сенд. Скажи снова, почему ты хотела их найти. Предупредить, верно? О чем?

- Слишком поздно. Галлан отослал их, а ныне его призрак привел их назад. Проклял. Сказал, что можно уйти, но оставил слишком обильные воспоминания, заставившие вернуться.

Вифал вздохнул, на лице его читалось прежняя убежденность. - Людям нужно знать, откуда они родом, Сенд. Особенно если они поколениями жили в невежестве. Неугомонный народ, не правда ли? Что же сделало их такими?

- Все мы неугомонны, Вифал, ведь в глубине сердец мы не знаем, откуда явились. И куда идем.

Он скорчил гримасу: - Почти всем и дела нет. Ну да ладно, будь по-твоему. Трясы прокляты. Ты не успела их догнать. Что теперь?

- Не знаю. Но если в жилах и оставалась кровь Тисте Анди, она утонула в крови людской. Ты окажешься в компании близких, а это кое-что значит.

- Мне довольно твоей компании, Сенд.

Женщина фыркнула: - Милый, что за чепуха. Погляди вот под каким углом: я от этой земли, а ты от моря. Далекого моря. Трясы? Они от Берега. Погляди, мы с тобой встали на мосту. - Она помолчала, морщась. - Почти наяву вижу лик слепого поэта. Как он кивает. Ощутив избыток горя, Вифал, мы имеем привычку выцарапывать себе глаза. Что же мы за народ такой?

Он пожал плечами: - Я не подражаю тебе во всем. Думай проще.

- Трясы оказались дома, но одновременно заблудились как никогда раньше. Мать Тьма простила их? Она отдает им город? Благословляет наследием Тисте Анди?

- Тогда... возможно, в твоем пребывании здесь есть смысл, Сенд.

Она искала его взгляд, словно уязвленная сочувствием. - О чем ты?

- Ты должна убедить Мать Тьму сделать всё это. Для трясов.

"Ох, муж. Я была лишь заложницей. А потом... потом... лишилась и этого". - У Матери Тьмы нет времени на таких, как я.

- Скажи, зачем нужны были заложники?

Он перебил ее мысли. Сендалат отвернулась, поглядела в заваленную мусором реку. Темные воды... - Первые Семьи соперничали. Сила вздымалась непредсказуемым потопом. Мы были разменной монетой. Пока нас не тратили, пока мы... "оставались не оскверненными" ... оставались собой, в битвах лилось мало крови. Мы стали валютой силы. "Но золото не чувствует. Золото не мечтает. Золото не грезит о мужской руке. Ты можешь нас выиграть, можешь проиграть, но не съесть. Можешь нас спрятать. Можешь отполировать и повесить вместо ожерелья. Можешь закопать, можешь даже лицо себе позолотить... но к следующему сезону огня от тебя не останется и следов.

Ты не можешь нас съесть и трахнуть не можешь. Да, не можешь".

- Сенд?

- Что?

- Заложников когда-либо убивали?

Она потрясла головой: - Нет, до самого конца. Когда всё... развалилось. Всё, что нужно, - проговорила она, и воспоминания затуманили разум, - нарушить один закон, один обычай. Потом никто и не вспомнит. Едва это случается, едва проходит потрясение... как рушатся все законы. Исчезают правила приличия и вежливости. Псы, скрывающиеся внутри каждого из нас, спущены с цепей. И тогда, Вифал... - она смотрела ему в глаза, сражаясь с увиденной тоской, - мы показываем истинную самость. Мы не звери - мы куда хуже. Там, глубоко внутри. Ты видишь пустоту чуждых глаз, видишь, как преступление громоздится на преступление - и ничего не чувствуешь.