Эриксон Стивен - Пыль Снов

Что такое отатарал? Это противоположность магии. Растворение творения, отсутствие присутствия. Если твой бог - жизнь, отатарал - иной бог, бог-смерть. Но прошу понять: это не враг. Это неизбежное проявление противоборствующих сил. Обе необходимы и вместе составляют природу сущего. Но мы не любим обнажать истину...

Низшие твари этого мира и любого другого мира не задаются вопросами. Понимание им врождено. Когда мы убиваем животное на этой равнине, когда смыкаем челюсти на затылке, сдавливаем дыхательное горло... когда мы делаем так, мы смотрим - с глубоким сочувствием, с полным пониманием - как свет жизни покидает глаза жертвы. Мы видим, как борьба ступает место капитуляции, и мы рыдаем в душе, Дестриант.

Она стояла на коленях и слезы заливали лицо, ведь все, что чувствовал Сег'Черок, передавалось ей, жестокое как гангрена, и опускалось в глубины души.

- Убийца, Отатараловый Дракон, был скован. Но его освободят. Они дадут ему свободу. Ибо верят, что смогут его контролировать. А они не смогут. Дестриант, ты дашь нам лик нашего бога?

Она подпрыгнула, поворачиваясь к нему: - И что я должна сделать? Этот Отатараловый Дракон - ваш бог?

- Нет, Дестриант, - скорбно ответил Сег'Черок, - он наш иной.

Она провела пальцами по истончившимся волосам. - Вам нужен... его лик. - Покачала головой: - Он не может быть мертвым. Он должен быть живым, дышащим. Вы строите крепости в виде драконов, но ваша вера разрушена, опустошена ошибкой. Вас предали, Сег'Черок. Всех вас. - Она повела рукой, указывая на поле битвы. - Смотрите! Ваш "иной" убил бога!

Все К'чайн Че'малле пристально смотрели на нее.

- Мой народ тоже был предан. Кажется, - сухо добавила она, - у нас все-таки нашлось что-то общее. Для начала сойдет. - Она снова огляделась. - Здесь для нас нет ничего.

- Ты не понимаешь, Дестриант. Это здесь. Всё здесь.

- Чего же вам нужно?! - Она вновь чуть не заплакала, на этот раз от беспомощности. - Тут одни... кости. - И вздрогнула, когда Руток шагнул, угрожающе поднимая широкие лезвия.

Некая безмолвная команда ударила Охотника: он застыл, дрожа и раскрыв пасть.

Если она не справится, поняла Келиз, они могут убить ее. Разрубить, как того несчастного дурака в красной маске. Эти твари любят неудачи не больше людей. - Простите, - шепнула она, - но я ни во что не верю. Ни в богов, ни во что иное. О, они могут существовать, но о нас не заботятся. Да и зачем? Мы разрушаем, чтобы созидать. Но мы отвергаем ценность разрушенного, ибо так легче совести. Переделывая мир под себя, мы всё уменьшаем и опошляем. Красота потеряна навеки. У нас нет системы ценностей, не умаляющей мир, не истребляющей зверей, с которыми мы его делим - как будто мы сами боги. - Она опустилась на колени, охватила ладонями виски. - Откуда пришли эти мысли? Раньше все было проще - в уме - намного проще. Я так хочу назад!

Он только тогда поняла, что бьет себя по голове, когда две сильные лапищи схватили ее запястья и развели в стороны. Она смотрела в изумрудные глаза Ганф Мач.

И впервые Дочь заговорила внутри ее разума: - Расслабься. Глубоко вбирай мое дыхание, Дестриант.

Отчаянно вздохнув, Келиз уловила странный жгучий аромат Ганф Мач.

Мир завертелся. Она упала, простираясь по земле. Некая вещь заполнила череп, словно иноземный цветок, ядовитый, влекущий... она потеряла тело, ее унесло прочь...

И обнаружила себя стоящей на холодном влажном камне. Ноздри полнила кислая, жгучая вонь. Едва глаза привыкли к сумраку, Келиз отпрянула, закричав.

Над ней нависал дракон с чешуей цвета ржавчины. Громадные штыри пронизывали его лапы, пригвоздив к исполинскому кривому дереву. Тяжесть тела дракона заставила некоторые штыри выпасть. Клиновидная голова размером с фургон переселенца свесилась вниз, из пасти текла густая слюна. Крылья обвисли словно побитые бурей палатки каравана. Свежая кровь окружала подножие дерева - казалось, все сооружение растет из мерцающего озера.

"Убийца, Отатараловый Дракон, был скован. Но его освободят..." Слова Сег'Черока отдавались в уме. "Они дадут ему свободу". Кто? Это неважно, поняла она. Это будет сделано. Отатаралового Дракона выпустят в мир, во все миры. Сила отрицания, убийца магии. И они потеряют контроль... лишь безумец может думать, что удержит в рабстве такое существо...

- Погодите, - прошипела она. Мысли летели наперегонки. - Погодите. Силы противоположны. Уберите одну - приколотите к дереву - и вторая потеряется. Она не может существовать, не сможет выжить, взирая в Бездну и не видя никого, не видя противника. Вот почему вы потеряли бога, Сег'Черок. А если он жив, то доведен до безумия, погружен в забвение. Слишком одинок. Сирота... как и я.

Да, это откровение. И что с ним делать?

Келиз посмотрела на дракона. - Когда тебя наконец освободят, должен вернуться другой, чтобы вновь вступить в вечную битву. Но даже тогда... эта схема уже оказалась порочной. Она подведет нас снова, ведь в ней есть нечто неправильное, нечто... сломанное. Силы в противоборстве, да, это я понимаю. Мы все играем роли. Мы создаем образ "иного" и записываем хронику жизни - хронику бесконечной военной компании, череды побед и неудач. Битвы, ранения, триумфы и горькие отступления. Мы уставляем воображаемые крепости удобной мебелью. Мы укрепляем форты убеждениями. Мы куем мир, насилуя всех и вся. И обретаем вместо мира - одиночество.

Где-то далеко позади тело Келиз лежит на иссохшей траве, простерлось на каменной сковороде Пустошей. "Это здесь. Всё здесь".

- Мы поистине сломаны. Мы... пали.

Но что делать, если битву невозможно выиграть? Она не видит ответов. Единственное утешение, единственная истина - вот эта кровавая жертва, в конечном итоге своем бесполезная. - Значит, правда, что мир без магии - мир мертвый? Ты обещаешь именно это? Такое будущее ты несешь? Но нет - когда тебя освободят, пробудится и твой враг. Война возобновится.

В такой схеме нет места смертным. Да, действительно нужен новый курс. Новое будущее - для К'чайн Че'малле, для людей всех империй, всех племен. Если ничего не изменится в смертном мире, то не наступит конца конфликтам, и противоположные силы вечно станут сталкивать культуры, религии. Предлог не важен.

Она не понимала, как "разумная жизнь" могла оказаться столь глупой.

"Они требуют веры. Религии. Они желают вернуться к тщетной "праведности". Но я не могу! Не стану. Пусть Руток меня убьет, ведь я не предложу им того, чего они хотят услышать". И вдруг она снова увидела безоблачное синее небо, жара окутала голые руки и ноги, лицо. Она ощутила дорожки высохших слез на щеках. Присела. Мышцы болели. На языке застыла горькая корка.

К'чайн Че'малле все еще взирали на нее.

- Ну ладно, - сказала она, вставая. - Я даю вам вот что. Найдите веру друг в друге. Не смотрите дальше. Боги будут воевать, и всё, что мы можем - оставаться незамеченными. Пригибайтесь. Двигайтесь спокойно. Прячьтесь. Мы муравьи в траве, мы ящерицы среди камней. - Она помедлила. - Где-то там, не знаю где, вы найдете чистейшую эссенцию этой философии. Может быть, в одном человеке, может быть, в десяти тысячах. Не ищите иной сущности, иной воли. Свяжите себя лишь дружеством, заточенной до абсолютной остроты преданностью. Но избегайте дерзости. Мудрость - в смирении. Один, равный десяти тысячам. Это путь. Он готовит себя, не отклоняясь. Но он не желает грозить небу кулаком. Он поднимает одинокую руку, и рука его полна слез. - Она поняла, что сердито сверкает глазами на громадных рептилий. - Возжелали веры? Хотите верить во что-то или в кого-то? Нет, не поклоняйтесь ни одному, ни десяти тысячам. Поклоняйтесь жертве, которую они принесут, ибо они сделают это ради сочувствия - единственной причины умирать и сражаться.