Афанасьева Елена - ЗНАК ЗМЕИ

- Улиц в Полуденке еще не разметили, так мы на камне том и написали, что будет здесь наш дом.

И постройка была Наринэ в радость.

Сама в глине вымазывалась, тесаные камни укладывала. Говорю - не барское это дело, без тебя сложат! Молчит, улыбается только и глиной камни замазывает. Денежку из приданого вашего - туман персидский - в стену заложила, для пущего богатства...

Все шло хорошо до тех пор, пока не подбросили молодому мужу странное послание.

- Писано было, что никакая Наринушка не честная вдова. Что еще в Персии спуталась она с отцом своим Лазарем и выродка от отца прижила. А вдовой объявили, дабы позор скрыть. И приданое немереное дали, чтобы со двора срамницу скорее сбыть.

На лице Лазаря желваки ходуном заходили. Зять продолжал:

- Грех на мне! Ударил, каюсь! Как письмо прочел, в сознании помутилось. А еще негоциант заезжий, чей груз в ту пору досматривали, поднес вина. И вино то было со вкусом ненашенским, как с полынью, но не полынь это, не горчит, а сладит да туманит. От вина того плыло перед глазами, до дому едва дошел. Хотел у жены правды доискаться, она молчала. Я и ударил в сердцах.

Руки арестанта тряслись.

- Ударил, но не убивал! Вот те крест, не убивал! Ударил и аки в пропасть какую провалился. Как очнулся, углядел две лужи крови вокруг жены и пасынка, да я за сына Назарушку почитал... Не мог я... Не мог... В доме все перевернуто, подушки, перины вспороты. Да все туманы с богатого приданого пропали...

Отец молчал. Спросил лишь, не объявлялся ли на таможне кто чужой. Вместо ошалелого зятя, бормочущего лишь: «Господь видит, не мог я такого натворить, не мог...» - отозвался сам комендант:

- Как разобрать-то, кто свой, кто чужой? Негоциантов много с грузом едет. Через наш Темерник короче, чем через Астрахань, и уж куда безопаснее, чем через Терек... Один из пришлых расхворался и в горячке пролежал неделю-другую. В аккурат за день до смертоубивства и отъехал.

Отец спросил, не было ли чего необычного в их непрошеном постояльце.

- Бусурман, он и есть бусурман. Глаза чернющие, брови кривые, шрам через всю щеку. Да еще и змея вкруг пальца три раза обвитая обрисована...

Шрам... Змея вкруг пальца... Кровь на осколках оконного стекла их дома в Астрахани... Иоакимкины страхи про бусурманову руку со змеей... Ованес поглядел на отца и понял, что они оба подумали об одном и том же.

- Не зять это сделал! - только и молвил отец. И, повернувшись к помешанному арестанту, добавил: - Если и есть грех на мне, то не тот, что тебе описали.

Подойдя ближе, взял зятя за подбородок.

- Кровосмешением не грешен! На тело дщери своей вовек не посягал, - честно ответил отец. Умолчав лишь о том, что убиенная дочерью ему и не приходилась.

***

Маленький Назарка от удара по голове не умер, но который день лежал не шевелясь. Отец хотел везти его с собою в Москву, но таможенный комендант отговорил:

- Мальца не троньте. Не сегодня завтра помрет, хоть похороним по-людски, подле матери, а не в неведомом краю. Дорогой лишь растрясете, мук дитятку невинному прибавите.

С тем и уехали. Перед отъездом постояли над свежим холмиком на донском берегу, перекрестили отпущенного из-под стражи, но явно тронувшегося умом зятя, и уехали.

- Вот и все! - сказал отец, когда южные степи сменились среднерусскими лесами. - Долгу моему конец. Награду за службу от шаха получил, а слова своего и не сдержал. Ни камни, дороже которых на свете нет, не сберег, ни жену его с сыном от смерти не оградил. Даже имени их не сохранил. Остается тебе, Иван, после меня долги отдавать.

Ованес спросить хотел, какие такие отцовские долги переходят теперь на какого-то Ивана, но прежде поинтересовался:

- А Иван, это кто?

- Иван - это ты. На Руси мы, значит, быть тебе Иваном Лазаревичем Лазаревым. А нам всем Лазаревыми. Где жить, так и петь. Иначе род наш на русской земле не возвысить. Ми дзеров эрку дзмерук чен брни, - добавил по-армянски он, и сам на русский перевел: - Одной рукой два арбуза не удержать.

***

Долгой дорогой до Москвы отец рассказал все, что успел поведать ему шах, и все, что узнал сам Лазарь о пяти великих алмазах. Лазаревы по-прежнему не знали, кому удалось опередить их той июньской ночью в шахском дворце. Подозревали и индийского ювелира, которого шах привез с собой из Дели и который после гибели шаха исчез столь же стремительно, как и они сами, и всех прислужников, что входили в шахскую залу во время той трапезы, и других, ненавидевших Надиру, жен и наложниц.

Ищейки Лазаря рыскали от Мешхеда до Дели, но щедро оплачиваемые поиски раз за разом заводили в тупик. До своей смерти отец успел узнать лишь, что след «Горы света» - «Кох-и-нура» - нашелся в Кандагаре, в сокровищнице афганских эмиров, а срезанный с балдахина Павлиньего трона желтый алмаз с вязью «Шах» так и остался в Персии и переходил из рук в руки все новых и новых иранских шахов, быстро убивавших и свергавших друг друга.

Отец завещал Ивану отыскать алмазы - сколько сможет. Первый из описанных пяти камней, алмазную розу «Дери-а-нур», удалось не только отыскать, но и выкупить. И... перепродать. С выгодой, о которой нельзя было и мечтать. Отец, узнав, что удачно найденный и перепроданный алмаз даровал всему их роду дворянство и сделал его, Ованеса Лазаряна, Ивана Лазарева, доверенным советником императрицы, не стал корить за потерю найденного. Напротив, горделиво вскинув голову, повторил свое наставление, которое Ованес и младшие - Минас, Хачатур и Иоаким - запомнили с младенчества.

- Близко к трону, но не рядом! Чуть в стороне, дабы рушащиеся монархии не погребли под собой. Советником, но не участником! Сподвижником, но не вершителем! Самая выгодная позиция любого из вынужденных царедворцев, каковая позволяет собрать все доходы от близости к власти, но не платить ни по одному из ее счетов.

Так жил отец при дворе иранских шахов. Так начинал при дворе русских царей. Так теперь сумел устроиться у ног императрицы и Иван. И весь свой род пристроить. Близко, но не рядом.

Он обменял алмаз на возвышение. На невиданное возвышение их рода.

Лет двадцать назад пришло из Астрахани от дальней родни Лианозовых письмо, что объявился в их армянском круге купец Григорий Шафрас. И привез он не шелка, не изумруды, а диковинный алмаз.

«Алмаз как роза, круглая и весьма высокая с одной стороны, и обрезанная с нижней грани. Вода камня прекрасная, и весит он добрых 280 наших каратов. Сказывают, что камень был при дворе вашего прежнего правителя Надир-шаха, который вывез его из Индии. Шафрас купил его за триста туманов у бежавшего из Надирова дворца его бывшего прислужника».

***

Триста туманов!

Ивана бросило в жар. Триста туманов. Сумма великая для простого смертного, но ничтожно малая для истинной цены камня такой красоты и такой истории.